Илья избавляет Царьград от Идолища — Былина

Илья по чистому полю, о Святогоре печалится. Вдруг видит — идёт по степи калика перехожий, старичище Иванчище.
-Здравствуй, старичище Иванчище, откуда бре­дёшь, куда путь держишь?
-Здравствуй, Илюшенька, иду я, бреду из Царь-града, да не радостно мне там гостилось, нера­достен я и домой иду.
-А что же там в Царьграде не по-хорошему?
-Ох, Илюшенька, всё в Царьграде не по-прежнему, не по-хорошему: и люди плачут, и ми­лостыни не дают. Засел во дворце у князя царь­градского великан — страшное Идолище, всем дворцом завладел — что хочет, то и делает.
-Что же ты его клюкой не попотчевал?
-А что я с ним сделаю? Он ростом боль­ше двух саженей, сам толстый, как столетний дуб, нос у него — что локоть торчит. Испугался я Идолища поганого.
-Эх, Иванчище, Иванчище! Силы у тебя вдвое против меня, а смелости и вполовину нет. Снимай-ка ты своё платье, разувай лапти-обтопочки, подавай свою шляпу пуховую да клюку свою горбатую: оденусь я каликою перехожею, чтобы не узнало Идолище поганое меня, Илью Муромца.
Раздумался Иванчище, запечалился:
-Никому бы не отдал я своё платье, Илюшень­ка. Вплетено в мои лапотки-обтопочки по два дорогих камня. Они ночью осенней мне дорогу освещают. Да ведь сам не отдам — ты возьмёшь силою?
-Возьму, да еще бока набью.
Снял калика одежду стариковскую, разул свои лапотки, отдал Илье и шляпу пуховую, и клюку подорожную. Оделся Илья Муромец каликою и говорит:
-Одевайся в моё платье богатырское, садись на Бурушку-Косматушку и жди меня у речки Смо­родиной.
Посадил Илья калику на коня и привязал его к седлу двенадцатью подпругами.
-А то мой Бурушка тебя враз стряхнет,- сказал он калике перехожему.
И пошёл Илья к Царьгороду.
Что ни шаг Илья по версте отмеривает. Скоро-наскоро при­шёл в Царьград, подошёл к княжескому терему.
Мать-земля под Ильёй дрожит, а слуги злого Идолища над ним подсмеиваются:
-Эх ты, калика русская нищая! Экий невежа в Царьград пришёл! Наш Идолище двух сажен, а и то пройдёт тихо по горенке, а ты стучишь-гремишь, топочешь.
Ничего им Илья не сказал, подошёл к терему и запел по-каличьему:
-Подай, князь, бедному калике милостыню.
От Илюшиного голоса белокаменные палаты за­шатались, стёкла посыпались, на столах напитки расплескались.
Слышит князь царьградский, что это голос Ильи Муромца, — обрадовался, на Идолище не глядит, в окошко посматривает.
А великанище Идолище кулаком по столу сту­чит:
-Голосисты калики русские! Я тебе, князь, ве­лел на двор калик не пускать! Ты чего меня не слушаешь? Рассержусь — голову прочь оторву.
А Илья зову не ждёт, прямо в терем идёт. На крыльцо взошёл — крыльцо расшаталось, по полу идёт — половицы гнутся. Вошёл в терем, поклонил­ся князю царьградскому, а Идолищу поганому по­клона не клал. Сидит Идолище за столом, хамкает, по ковриге в рот запихивает, по ведру мёду сразу пьёт, князю царьградскому корки-объедки под стол мечет, а тот спину гнёт, молчит, слезы льёт.
Увидал Идолище Илью, раскричался, разгневался:
-Ты откуда такой храбрый взялся? Разве ты не слыхал, что я не велел русским каликам ми­лостыню давать?
-Ничего не слыхал, Идолище, не к тебе я при­шёл, а к хозяину — князю царьградскому.
-Как ты смеешь со мной так разговаривать?
Выхватил Идолище острый нож, метнул в Илью Муромца. А Илья не промах был — отмахнул нож шапкой греческой. Полетел нож в дверь, сшиб дверь с петель, вылетела дверь на двор да две­надцать слуг Идолища до смерти убила. Задро­жал Идолище, а Илья ему и говорит:
-Мне всегда батюшка наказывал: плати долги поскорей, тогда ещё дадут!
Пустил он в Идолища шапкой греческой, уда­рился Идолище об стену, стену головой проло­мил. А Илья подбежал и стал его клюкой оха­живать, приговаривать:
— Не ходи по чужим домам, не обижай людей, найдутся и на тебя старшие!
И убил Илья Идолища, отрубил ему голову Святогоровым мечом и слуг его вон из царства прогнал.
Низко кланялись Илье люди царьградские:
-Чем тебя благодарить, Илья Муромец, рус­ский богатырь, что избавил нас от плена вели­кого? Оставайся с нами в Царьграде жить.
-Нет, друзья, я и так у вас замешкался; мо­жет, на родной Руси моя сила нужна.
Нанесли ему люди царьградские серебра, и зо­лота, и жемчуга, взял Илья только малую гор­сточку.
— Это, — говорит, — мной заработано, а дру­гое — нищей братии раздайте.
Попрощался Илья и ушёл из Царьграда домой на Русь.
Около речки Смородиной увидал Илья Иванчища. Носит его Бурушка-Косматушка, о дубы бьёт, о камни трёт. Вся одежда на Иванчище клоками висит, еле жив калика в седле сидит — хо­рошо двенадцатью подпругами при­вязан.
Отвязал его Илья, отдал его пла­тье каличье. Стонет, охает Иванчи­ще, а Илья ему приговаривает:
— Вперёд наука тебе, Иванчище: силы у тебя вдвое против моей, а смелости вполовину нет. Не годится русскому богатырю от напасти бежать, друзей в беде покидать!
Сел Илья на Бурушку и поехал к Киеву.
А слава впереди него бежит. Как подъехал Илья к княжескому двору, встретили его князь с княгинею, встретили бояре и дружинники, при­нимали Илью с почётом, с ласкою.
Подошёл к нему Алёша Попович:
-Слава тебе, Илья Муромец. Ты прости меня, забудь мои речи глупые, ты прими меня к себе за младшего.
Обнял его Илья Муромец:
-Кто старое помянет, тому глаз вон. Будем вместе мы с тобой и с Добрыней на заставе стоять, родную Русь от врагов беречь!
И пошёл у них пир горой.
На том пиру Илью славили: честь и слава Илье Муромцу!
(Пересказ Карнауховой И.)