Генерал и ночь — Панку-Яшь О.

Падая на землю, ночь ударилась о дом и деревья, но всё обошлось благополучно. Она привыкла к таким падениям и не поцарапала себе ни носа, ни коленок.
Мальчик увидел её в окно и подумал, что ночь похожа на циркового акробата. Упадёт и встанет как ни в чём не бывало.
Мальчик был дома один и занимался пуговицами — целой коробкой пуговиц. Первым делом он разложил на ковре самые мелкие пуговицы. Назвав их солдата­ми, он велел им стоять навытяжку. Среднего размера пуговицы он произвёл в офицеры и поставил перед солдатами. Один капитан почему-то не понравился ему. Мальчик недолго думая разжаловал его в млад­шие лейтенанты и заменил солдатом. Солдат, неожи­данно ставший капитаном, правда, не вышел ростом, однако вполне заслуживал такую честь, потому что был храбрецом, не имевшим себе равного в самом точном смысле слова: другая такая же пуговица за­терялась.
Сам мальчик принял генеральский чин и как раз собирался произвести своему войску смотр и отдать последние приказы перед важным сражением.
Тут-то и упала на землю ночь. Он увидел её в окно, подумал о её сходстве с цирковым акробатом и вер­нулся к своим солдатам. У него было достаточно хло­пот с подготовкой боя, так что заниматься ночью ему было просто некогда.
Ночь, однако, сама окликнула его:
— Эй, мальчик!
Генерал нахмурился:
— Изволь взвешивать свои слова и обращаться ко мне товарищ генерал, а не мальчик!
Ночь нахально рассмеялась:
— Товарищ генерал? Даже и не подумаю так тебя называть. Генералы храбрые. Они меня не боятся.
— Я тоже не боюсь, — сказал генерал.—Чего тебя бояться? Ты похожа на акробата из цирка. Падаешь и встаёшь как ни в чём не бывало. Вот и всё.
— Эге,— снова засмеялась ночь,—хорошо, если всё!
— А что же ещё?
— Спрашиваешь, чтобы себя подбодрить,— хихик­нула ночь,— будто сам не знаешь… Посмотри-ка на меня получше: я чёрная…
— Ну и что?
— Я страшная.
— Не нахожу. Почему же это?
— Ты один дома… Видишь, занавеска дрожит… раз­дувается… Может, кто-нибудь за ней прячется…
— Некому за ней прятаться,— сказал генерал,— её раздувает ветер. А ветер этот мне знакомый. Летом он сорвал с меня панамку, но далеко не унёс, только по­шутил.
— Это было днём,—сказала ночь,— а теперь темно, мрачно и кто угодно может залезть в окно.
— Глупости!—сказал генерал,— мы живём на пятом этаже. К тому же, на улице милиционер.
— Ему нет до тебя дела.
— Неправда, есть. Его зовут дядя Фенике!
— А хотя бы и дядя Метике! У него довольно дру­гих забот.
— Ну и пускай. Но если я позову, он мне ответит.
— Позовёшь, потому что боишься!
— Я сказал «если», «если я позову»… Но ты же ви­дишь, что я его не зову. Знаешь что? Занимайся-ка ты своим делом, а меня оставь в покое!
— Так это и есть моё дело — пугать детей,— захо­хотала ночь.
— Нехорошее это дело,— покачал головой гене­рал,— я бы им заниматься не стал. Гуталин, например, тоже, как ты, чёрный, однако ведёт себя очень при­лично. Всегда на своём месте, в жестянке, и никого не пугает.
— У гуталина нет никакой власти. Он маленький. Даже меньше чёрной кошки, уж не говоря о тёмном туннеле.
— Пожалуйста, насчёт туннелей полегче. Я проехал в поезде через три туннеля, и мне было очень весело. Как только становилось темно, я протягивал руку к столику под окном и брал папину зажигалку. Когда становилось светло, я клал её обратно, а в следующем туннеле брал опять… Туннели мне нравятся. Проезжать через них никогда не скучно.
— Туннель длится всего несколько мгновений, тог­да как я — ночь… Эге!..
— Подумаешь! Больно я испугался твоего «эге»!
— Мальчик, мальчик, со мной не шути! — пригро­зила ночь.
Генерал пожал плечами и вернулся к своим солда­тикам: пока ночь не научилась называть его товарищем генералом, а не мальчиком, разговаривать с ней ему не о чем.
Ночь ещё много чего наговорила — всяких глупос­тей,— но генерал ей не отвечал: пускай себе болтает.
Расставив солдат в боевом порядке и отправив раз­ведчиков посмотреть, что делается в неприятельском лагере, он пригласил к себе офицеров и подробно объ­яснил каждому как, по его мнению, должен развер­нуться бой, назначенный на следующее утро, потом по­желал всем приятных сновидений, разделся, погасил свет и улёгся лицом к стенке.
Прежде чем заснуть или, может быть, уже заснув,— это не имеет никакого значения,— он услышал голос, который позвал его:
— Товарищ генерал!..
Голос был очень похож на папин, но генерал не от­крыл глаз, чтобы в этом убедиться. Ему нравилось ду­мать, что его позвала сама ночь. И то сказать: пора бы ей научиться, как обращаться к генералу. Да, да, пора!