Васька, Бобка и крольчиха — Чарушин Е.И.

Есть у меня бусый кот-серый в черных пятнышках, как в бусинках.
Зовут его Василий Васильевич.
Толстый кот. Уши у него круглые-это ему другие коты обгрызли. Драчливый кот.
Когда пить хочет, идет на кухню, взбирается на раковину и мяучит. Придет кто-нибудь, отвернет кран и пустит воду тонкой струйкой.
А кот эту струйку языком перехватывает.
Быстро-быстро работает языком.
Много ли мышей ловит Василий Васильевич, никто не знает, потому что он мышей тут же на месте ест. А вот уж если крысу поймает, обязательно притащит к моему отцу на постель.
Проснется утром отец, а на подушке у него дохлая крыса лежит.
Колотили за это Василия Васильевича и раз и два, а он ничего не понимает-носит крыс на постель и все тут.
Наверно, это он похвастаться хочет.
Вот, мол, какой я ловчий кот.
А по ночам гуляет Василий Васильевич с другими котами. По крышам ходит, дерется и песни поет.
Басом поет, да таким противным, что во всем дворе у на с удивляются.
Я его передразнивать пробовал.
Надо одной рукой себе нос зажать, чтобы гнусаво выходило, а другой рукой горло немножко придавить и выть басом. Чуть-чуть похоже получается, но все-таки не то-тихо очень.
А ведь он-то как заголосит-так стекла дрожат.
Есть у меня и пес. Имя у него Бобка, а зовут его Вихляйка, потому что он все вихляется. Вертит хвостом, а сам вихляется, как червяк на ниточке. Мордочка у него будто улыбается, и всегда язык на сторону висит. Перед котом Бобка хорохорится. а сам его боится. Бывает, побежит кот сдуру, сам с собой играет, а Бобка за ним. Завизжит, залает. А кот как остановится, как выгнет спину, да как заговорит басом. Бобка так на задние лапы и осядет-будто не за котом бежал, не на кота лаял. Землю обнюхивает, направо, налево смотрит, вихляется, а сам потихонечку, потихонечку в сторону — и удерет от кота подальше. А если бы подрались они по-настоящему, здорово бы влетело Бобке. У Васьки на каждой лапе по пяти кривых когтей-всего, значит, двадцать штук. Да зубы, как иголки острые. И большой-то собаке с ним не справиться, а Вихляйка только чуть-чуть побольше его.
Порода у Вихляйки, отец сказал «подворный советник».
— Что за порода? — думаю. Никогда про такую породу не слышал. Потом уж узнал я, что это просто дворняжка-беспородный пес.
Вот раз пришел отец домой и корзинку принес, а в корзинке кто-то живой шевелится.
— Ну, — говорит, — это я тебе для того принес, чтоб ты делом занялся. Если уморишь, значит из тебя никогда толку не будет, а выходишь как следует-значит ты деловой парень. Мало ли что бывает, может, ты колхозным стадом когда-нибудь заведовать будешь, или ветеринаром станешь, или агрономом.
Много еще чего мне говорил отец, да уж я его не слушал, — любопытно мне было кто в корзине сидит-один или много, птица или зверь. И Васька-кот подошел, и Бобка тоже. Обнюхивают корзину.
— Это ты мне ежа принес? — спрашиваю.
— нет, не ежа.
— Ворону? — говорю
— нет, не ворону
— Утку?
— Нет, не утку
— Ну, тогда, значит, ты мне голубей принес.
— Вот уж нет, — говорит отец, — ты с голубями шею себе свернешь, по крышам лазая. Ну-ка, пораскинь умом, — кто это такой. Я тебе подскажу. Он и обедом накормит, и в шубу оденет, и шляпу фетровую может подарить, и рукавицы теплые, и костюм шерстяной. Ну, угадал?
— Ух, — я говорю, — неужели тот карлик, которого я в цирке видел? Зачем ты его в корзину засадил?
— Опять не угадал, — говорит отец.
Приоткрыл он корзину, а из корзины как выскочит кролик, да прямо на Ваську-Василия Васильевича. Кот только фыркнул и на шкаф, как птица, взлетел. И Бобка тоже в сторону подался-не видали они оба еще такого зверя.
А кролик по полу ползает, носом всюду тычется, все обнюхивает, Уши у него к самой спине прижаты-со страху, видно.
Белый он весь, только на носу будто черный блин налеплен. Уши и хвост тоже черные.
— Это крольчиха русской или горностаевой породы, — говорит отец, — Она скоро крольчат принесет. Смотри за ней, ухаживай. Ест кролик все, кроме мяса и соленого. Дай ему сено, траву, ветки, листья, овсом или крупой подкармливай, или даже сухими корками. Только не давай куриной слепоты. Знаешь, такая трава с желтыми мелкими цветочками? Это вредно. И хлеба свежего не давай, — у кроликов от свежего хлеба живот болит.
Подарил мне кролика отец и ушел. А выгнал из комнаты Бобку да Ваську и стал кролика как следует осматривать. Потом сунул его обратно в корзину и пошел ему жилье строить.
На дворе у нас забор углом. Я угол этот загородил старыми досками, и получился у меня такой заборчик невысокий-чуть мне повыше пояса. Бобка туда не перескочит, а кролик оттуда не выскочит. Где досок не хватило, там я старую рыбачью сеть натянул. Как у зебры в зоосаду получилась загородка.
А в середине загородки я пустой ящик вверх дном поставил и дверь в нем вырубил. Вот и готов дом. На нашей улице в это время тополь обрезали-уж очень он разросся, даже телеграфную проволоку рвал ветвями. Так я этих тополевых веток целую кучу принес. Натыкал их в землю, и в загородке у меня настоящий лес получился.
А в лесу дом стоит-ящик. А в том дому крольчиха живет-русской горностаевой породы.
…Взял я корзинку с крольчихой и понес к загородке. А за мной следом идут и Васька-Василий Васильевич и Бобка-Вихляйка. Идут за мной, принюхиваются.
Пришли мы, выпустили крольчиху. Она сразу же в дом свой новый залезла-осмотрелась там, видно, — опять вылезла и давай на тополевых ветках кору грызть. Прямо ленточками так и отдирает. Уши у нее все время ходят, насторожены, а глаза выпуклые, будто она их нарочно вытаращила. Я ей травы охапку нарвал. Бросил. Она и траву стала есть.
Смотрю, а Василий Васильевич уже на заборе сидит. в комок сжался и неотступно на крольчиху глядит. Глаз с крольчихи не сводит. Бобка тоже сидит, повизгивает. язык свесил, через сетку смотрит. И я стою. Смотрю. Наблюдаю.
Пьет крольчиха воду из поддонника, траву жует, между веток тополевых, как по лесу гуляет.
И вдруг увидала она кота на заборе-уши заложила, да как хлопнет о землю ногами, и в ящик залезла-рассердилась, наверно.
До самой темноты просидел я перед заборчиком. Только когда уже ничего больше разглядеть нельзя было, пошли мы с Бобкой домой.
А кот на заборе остался.
Утром я чаю выпил и опять бегу смотреть. А кот уж опять сидит на заборе, на прежнем месте.
— И чего ты сидишь, чего тебе надо? С крольчихой ведь все равно не справишься. Вон она какая большая.
Опять я травы охапку нарвал, хлеба сухого кусок принес.
Загородку подправил. а кот все на заборе сидит. Прямо будто навсегда прилип.
И день сидит, и два сидит, и три сидит, всю неделю сидит. Только и ходит домой поесть.
Прошла неделя. Стала крольчиха все больше в дому прятаться. Ну, думаю, это она себе гнездо готовит. Значит совсем скоро крольчата у ней будут.
Как-то раз сидел я, сидел и не вытерпел: захотелось мне посмотреть, как это она в моем ящике гнездо устроила.
Поднял ящик-и будто форму с песочного пирога снял.
Земля кубиком стоит, а сбоку в кубике-нора. Это значит, крольчиха столько земли лапами выгребла, пока нору свою рыла. Весь ящик забит. А нора глубокая: рука до самого плеча ушла-и конца нет. Я удилище длинное засунул в нору, все удилище ушло и в конец не уперлось.
Здорово длинный ход вырыла крольчиха. Есть ли в норке крольчата, нет ли-не знаю. Не дорыться мне. Земля каменистая, обвалится ком, задавит, чего доброго, крольчат.
А что гнездо в норе есть-наверняка знаю, потому что пух в норе к стенкам пристал.
Крольчиха из пуха гнездо делает. со своих боков шерсть выдирает и для крольчат перинку мастерит.
Еще неделя прошла. Еще неделю кот на заборе сидит. А мы с Бобкой у загородки. Все трое крольчиху сторожим.
Вот сидим мы как-то раз, и вдруг Васька вытянулся и пополз по забору. Ползет…Ползет…Видит кого-то, а я не вижу. Смотрю на Бобку, а Бобка голову на бок повернул, рот прихлопнул, а язык убрать не успел. Торчит язык. Бобка тоже кого-то заметил. А я не вижу.
И вдруг зашевелились в норе что-то белое. и крольчонок вылез.
Ох, и хорош крольчонок! Глаза, как бусы черные, сам весь белый, уши короткие еще, а мордочка тупая и нос приплюснут. Выкатился комочком, подобрал травинку и давай ее есть.
Жует крольчонок травинку-вся мордочка с носом вместе ходуном ходит, из стороны в сторону ворочается. А травинка в рот залезает-все меньше и меньше делается. Кончилась травинка-другую подобрал.
А уж из норы друг за дружкой четыре крольчонка вышли и мать их тоже выползла.
Обрадовался я, а Бобка визжать начал. Я ему морду зажимаю.
— Тише, тише, дурак, спугнешь…
Вдруг как кот слетит с забора…Схватил одного крольчонка и опять на забор.
Остальных крольчат как веером сдуло-ускакали в пору. никого нет. Только кот бежит по забору, и в зубах у него маленький крольчонок бьется.
Ах ты, вор! Ну, берегись теперь!
Стал я кота камнями с забора сшибать. Не попадаю, все мимо мажу. Бобка лает, прямо на забор лезет. А за забором звон стоит. Это в чужом огороде мои камни стекла в парниках бьют.
Добежал кот до стены. Куда спрыгнет? За забор ли ко мне? Ко мне прыгнул, на наш двор. Крольчонка в зубах держит.
Тут Бобка как налетит на него. С ног кота сшиб и давай трепать. Кот басом воет, фыркает, прыскает. А Бобка на этот раз ничего не боится, рычит, кота, как тряпку по земле волочит.
И отбил крольчонка. Прогнал кота, загнал его на дерево.
А мертвый крольчонок на земле лежит, теплый еще, — жаль его как!
так бы и заревел я, да некогда. Ваську отлупить надо. Лезу на дерево за ним, хочу прутом отстегать, а Васька с дерева и-в огород. Удрал…
Вот, значит, почему сидел этот разбойник на заборе. Знал, что ему пожива будет, крольчатинки хотел.
Закопал я мертвого крольчонка в землю и стал думать. Что мне теперь делать? В загородке крольчат оставить нельзя-всех передавит, утащит Васька. А если не он, так другие коты постараются. вон их сколько, по ночам шайкой ходят, хором поют.
Видно, для маленьких крольчат загородка моя не годится. надо им клетку делать.
Закрыл я нору ящиком и дверь в ящике доской заложил. До завтра не добраться котам да моих крольчат, а завтра что-нибудь придумаю.
Утром побежал я отца будить. Рассказать ему про мою беду хочу, посоветоваться. Смотрю-отец спит еще, а на полушке у него дохлая крыса лежит. Белая крыса. Подошел я поближе, а это не крыса вовсе, это крольчонок. Второй мой крольчонок. Значит опять добрался до них кот.
Я заревел во весь голос.
Отец проснулся, сел.
— Чего, — спрашивает, — ревешь натощак?
Я ему все рассказал.
— Эх ты, хозяин, — говорит отец, — на котов работничек. Клетку надо поскорее строить. Вот возьми у меня со стола книгу, прочитай и делай, как там сказано. Книга «Кролиководство» называется. Я давно ее купил, да забыл тебе отдать.
Все утро сидел я на крыльце и «кролиководство» читал.
Прочел-успокоился.
Будет у меня клетка. Знаю как сделать.
Бочка старая на дворе стояла. Для воды. Вся расщепилась, рассохлась. И воды в ней было на донышке. А в воде этой всякая живая мелочь жила. Вроде как головастики-только поменьше, с комара. Вертелись они как заводные.
Я бочку на бок повалил. Чистой водой ополаскал, и стал с одной стороны дырки вертеть отцовским коловоротом.
Хороший инструмент-коловорот. Давишь на него грудью, одной рукой поддерживаешь, а другой ручку вертишь.
Из дырки разного цвета стружка ползет: там где бочка погнилей, труха коричневая лезет, а где поновей, там желтая стружка. Вертишь, вертишь и вывертишь дырочку, круглую, аккуратную.
Всю сторону у бочки изрешетил-дырка к дырке. Это будет пол в клетке-дно. А дырки для того делаются, чтобы сырости не было.
С других сторон тоже провертел дырочки, только пореже, это-для воздуха. Потом я на дырявый пол доски наслал, тоже дырявые. На кожаных обрезках, как на шарнирах, к бочке дверь подвесил-раму-и раму эту проволокой оплел. Вроде как сетка получилась.
Ну, теперь осталось бочку в загородку вкатить, и на ножки поставить, чтоб не гнила на земле. А потом опилок на пол посыпать и ясли из толстой проволоки к стенке привесить-для сена и травы.
Готова новая квартира. Очень хорошо вышло-точно конюшня маленькая.
Теперь можно и жильцов вселять.
Сперва я крольчиху словил. А с крольчатами плохо дело. Не вылезают из норы-и конец. Часа три я их сторожил с мешком в руках. Только вышли, вылезли, накрыл их сразу и потащил. Дергаются в мешке крольчата, — верно, думают, не кот ли их тащит. А в бочке в самый уголок забились, друг под друга стараются залезть-прячутся.
Остались у меня только три крольчонка, А было их пять. Эх, Василий Васильевич! Неужели ты их с крысами спутал? Ну, да теперь мне спокойно. Никакой кот у меня в клетку не залезет. Никого у меня не задавит больше.
Кормлю я кроликов три раза в день: утром, в полдень и вечером. Днем сена и травы даю им, а на ночь овса или крупы подсыпаю, а то и картофелину подброшу или морковку. Убираю я клетку через каждые два дня-подстилку меняю, проветриваю. хорошо у меня кроликам жить. Подрастают мои крольчата, толстеют.
Отец посмотрел.
— Одобряю. Молодец! — говорит, — У меня к тебе есть предложение.
И рассказал вот что. На завод к ним редкую породу кроликов привезли Шесть штук: два самца и четыре самки. И кроликов этих раздают на руки тем, кто хочет их разводить.
Только с условием раздают: половину приплода государству для разведения, чтоб по всей стране такая порода развелась, а половина остается тому, кто выкормит.
— Так вот, говорит отец, — хочешь такого кролика выхаживать, или боишься? Ведь если подохнет кролик, большой будет убыток государству.
— Готов! — говорю, — Всегда готов!
И взяли мы еще крольчиху.
Рыжая-рыжая крольчиха оказалась, как белка летом. Шерсть на ней мягкая, как пух, грубого волоса нет, а только один мягкий подшерсток.
— Если этот мех, — отец говорит, — подкрасить, так его от выдры или от бобра никто не отличит, а у выдры и у бобра-прямо драгоценный мех.
Вторую клетку мы вместе с отцом сделали-быстрее быстрого. Такую же, как первая. Только в самую глубину ящик вставили, пусть в нем крольчиха гнездо для маленьких вьет.
Новую клетку рядом со старой примостили в загородке.
Зооферма у меня теперь на дворе-красота!
В старой бочке крольчата растут- горностаевые. Раньше они все белые были, а теперь уши, лапы и нос все темней и темней у них становятся.
Ростом чуть не с мать выросли. Я их теперь днем в загородку выпускаю-кота уже не боюсь. Больших с крысами не смешает.
А в новой бочке, в ящике, другая, новая крольчиха гнездо свила. Пух у себя с боков до голой кожи выдрала и гнездо устлала.
Родились у нее крольчата слепые, голые, тупомордые. Лежат в теплом пуху, как в перине какой-нибудь. Кучей лежат, друг под друга забиваются.
Восемь штук родилось крольчат. Их руками нельзя, говорят, трогать, — не то мать кормить не станет. Боится она человечьего запаха.
На двенадцатый день опушились крольчата немного, и глаза у них щелочками открылись, а через две недели они совсем выросли. Стали такие же рыжие, такие же пушистые, как и мать. Бегают, прыгают, глупыми глазами глядят, ушами поводят, все им интересно и всего боятся. Каждому из них я имя дал.
Одного назвал Яшка, другого — Прошка, третьего — Акулька, четвертого-Матрешка, пятого — Лешка, шестого — Сенька, седьмого-Машка, восьмого-Женька. А они, как горошины в стручке, все одинаковые. Как стали бегать, друг через друга перескакивать, все и перепутались. Который Лешка, а который Матрешка-и не узнаешь.
Новыми крольчатами Василий Васильевич тоже очень интересовался. Сидел, сидел у них на бочке, сверху в дырки заглядывал. Дырки маленькие-смотреть смотри, а лапу не просунешь.
Видит кот-ничего не высидишь, бросил сидеть. Снова стал на крыс охотится. Вчера отцу на подушку опять дохлую крысу притащил.
А Бобка-Вихляйка каждый день со мной ходит кроликов смотреть.
Я с ними вожусь, а он тут же сидит-вихляется.
По ночам я сплю, а Бобка крольчатник сторожит. И совсем бесстрашный стал Бобка с тех пор, как Ваську вздул. где ни увидит кота-гонит его на дерево, на забор, на трубу. А кот от него убегает во всю мочь. Добежит до высокого места, куда Бобке не забраться, и там отсиживается.
А Бобке только того и надо.
Загнал, обрадовался и — до свидания.