Тротуарный клуб — Черный С.

Несгораемая лошадь
Мальчик с завязанными ушами выволакивает из подъезда симпатичное облезлое чудовище. Когда-то это чудовище было лошадью — с гривой, хвостом, ушами и крепко прибитым к спине седлом. Бегать лошадь больше не может, колеса отвалились, а на четырех обрубках, еле держащихся на подставке, никуда не побежишь. Отмахиваться от мух тоже не может: нечем.
Но мальчику все равно. Ушные дырки на лошадиной голове он обвязал пестрым платком, живот оклеил золотыми сигарными этикетками и, чтоб лошади не было скучно, время от времени заставляет ее гореть.
Лошадь стоит под платаном на сквозной чугунной решетке и покорно ждет. Она уже горела восемнадцать раз, и это совсем не страшно. Мальчик берет в рот обкусанный роговой свисток и заливисто свистит. Три коротких свистка, один протяжный… Пожар! Четыре коротких, два протяжных… Пламя разгорается! Скаковая конюшня охвачена огнем! Еще минута — и будет поздно…
Но из всех соседних подъездов, визжа и подпрыгивая, мчатся пожарные обозы. Под каждой пожарной девочкой, под каждым пожарным мальчиком — двухколесная дощечка с прямой палкой-рулем. Правые подметки отпихиваются от тротуара, шаркают по асфальту и все быстрее мелькают в воздухе, словно копыта испуганных пони. Левые подметки крепко притиснуты к дощечкам. Глаза горят, волосы взвиваются, гудки, звонки и свистки заливаются. Собаки и прохожие отскакивают в стороны и жмутся к серым стенам…
Щенок волчьей породы срывается с места, лентой распластывается в воздухе, обгоняет на всем скаку все пожарные обозы и торжествующе лает: «Гав-гав! Два колеса и две детских ноги ничего не стоят перед четырьмя собачьими лапами! Гав! Могу еще раз доказать, если вам угодно…» Негр-денщик идет с цепочкой за удравшим от него щенком, любуется на детскую пожарную забаву и улыбается, как сальная черная сковородка, на которой поджариваются две дюжины белых бобов-зубов.
Дети со всех сторон окружают кольцом платан. Соскакивают со своих колесниц и, шипя, направляют на бесхвостую лошадь потоки воображаемой воды. Лошадь покорно ждет. Сегодня она горит в девятнадцатый раз и, хотя она не застрахована, ничуть-ничуть не волнуется.
Мальчик с завязанными ушами свистит в роговой свисток: пик-пик! Скаковая конюшня спасена. Он, отдуваясь, уносит лошадь в подъезд, а за ним вприпрыжку (иначе она ходить не умеет) скачет консьержкина дочка и из зеленого пульверизатора на всякий случай опрыскивает лошадиные бока и живот. Бывают ведь случаи: от незаметной искры под лошадиной подмышкой пламя вдруг вспыхнет — и опять пожар!..

Окно в нижнем этаже
Живущий в нижнем этаже студент-швед иногда забавляется. Развешивает в стекле за шторкой целое гарусное семейство: маркизу для вытирания перьев, шведского мужичка — чехол для мундштука, вязаного кенгуру — стенной футляр для карманных часов и другие забавные штучки.
Дети знают, — если в окне за шторкой появились все эти вещи, значит студенту скучно. Значит окно сейчас распахнется и можно потолкаться у окна, позабавиться.
Сначала над шторкой появляется рука студента. В руке, одна за другой, картинки. Больной львенок приходит в звериную санаторию; жирафиха-сестра милосердия ведет его за лапку в приемную, дает ему большую ложку рыбьего жира, укладывает спать в широкую-преширокую кровать вместе с тигрятами, слонятами, верблюжатами и белым медвежонком; ночью медвежонку стало душно — он настежь распахивает окно, в окно влетают хлопья снега и дует холодный ветер; все звери в ужасе вскакивают и зовут сестру милосердия, а белый медвежонок доволен, лезет через окно на балкон и ложится спать на снежный сугроб…
Дети тоже довольны. Каждую картинку встречают визгом. И под конец визжат так оглушительно, что даже вагоновожатый проезжающего мимо трамвая с удивлением оборачивается. А щенок волчьей породы, хотя ничего в картинках не смыслит, тоже сует нос в стекло и радостно лает.
Потом окно раскрывается. Студент вынимает из ящика стола коробку с конфетами, похожими на морские камешки. Каждый выбирает себе по камешку и благодарит. И так как благодарят быстро, один за другим, то издали кажется будто кузнечики стрекочут: «Мерси, месье! Мерси, месье! Мерси, месье!..»
Потом консьержкина дочка молча подымает руки кверху. Это значит, что студент должен ее взять к себе в комнату. Мальчик с завязанными ушами тоже подымает руки кверху, и все, кто поменьше, тянутся за ним.
Студент ловко выуживает малышей с улицы и высоко над оконной решеткой перебрасывает их в комнату. Дети постарше с завистью на них смотрят и вежливо отходят от окна. Щенок тоже тянется в комнату, но негр-денщик, покачиваясь на носках, приближается с цепочкой, щенок покорно подходит к нему и сам лезет носом в намордник.
За стеклом писк, заглушенный смех. Бренчит и гудит мандолина. Кто-то из детей учится играть и хлопает по струнам рукой, — очень громкая и очень дикая музыка.
Улица опустела, и удивленные воробьи перепархивают с ветки на ветку: куда девались дети?

Вечерняя прогулка
Перед закатом к уличной скамье со всего квартала сходятся кукольные мамы. В колясках, спиной книзу, а иногда и кверху, лежат-проветриваются куклы и плюшевые мишки; в ногах у них прочие члены семейства: крохотные целлулоидные утки, куколки, рыбки… В ногах у одной куклы лежат почему-то копилка в виде кошачьей головы со светло-зелеными глазами. Должно быть, копилка дальняя родственница куклы, а может быть, ее приемная дочь…
У некоторых девочек экипажи попроще: куклы сидят и лежат в простых коробках из-под лент и чулок, выброшенных жильцами; колес в таких экипажах нет, и на каждом толчке кукольное семейство сталкивается лбами и разбрасывает ручки-ножки в разные стороны.
Девочки укутывают потеплее целлулоидных детей: майские вечера в Париже еще так свежи. Коляски одна за другой трогаются цугом с места.
Мальчишки, кто поменьше, тоже пристраиваются и плетутся в хвосте со своим зверьем и повозками. Мальчик с завязанными ушами волочит на веревке, прямо на подставке, свою несгораемую лошадь. Иногда приятель, толстый карапуз из писчебумажной лавки, подталкивает лошадь сзади, наступая сам себе на ноги и пуская слюну пузырями: он еще совсем маленький, ему можно.
Сын бистровщика везет по тротуару утюг; утюг так славно гремит и так трудно его тащить, — ой клюет все время носом, сваливается набок, надо его все время подымать и читать ему нотации. Очень интересный экипаж!
Позади всех на собственном автомобиле едет племянник зеленщика. Он из Марселя приехал к дяде в Париж погостить; дядя подарил ему настоящий зеленый автомобиль с рулем и гудком, — и мальчишка по целым дням из него не вылезает. Тянет к себе из автомобильного живота какую-то веревку, веревка опять сматывается в живот, и автомобиль черепашьим шагом ползет вперед…
На углу — граница. По ту сторону чужое государство, другой квартал. Процессия медленно заворачивает и возвращается к своей скамье. Во что еще поиграть? Но уже поздно. Из подъездов высовываются материнские головы и зовут детей домой: столы накрыты, чашки с супом дымятся и поджидают детей… Тротуар снова пуст. И воробьев не слышно, — тоже разлетелись все ужинать, либо давно спят.
В окне у студента-шведа вспыхивает огонь. Он встает с кресла, потягивается и удивленно смотрит на пол. Почему на полу валяется кукольная рука? Должно быть, это рука дочки консьержкиной дочки.
Он подымает руку и внимательно ее осматривает. Так как он медик, ему все ясно: в плече лопнул резиновый шнурок, поэтому рука отвалилась…
Студент идет к консьержке, стучит в дверь и просовывает в щель кукольную руку. Чья-то другая, маленькая теплая рука быстро перехватывает кукольную руку и из-за двери доносится сонный и тихий писк: «Мерси…»