Под землей — Власов А., Млодик А.

В сумерках разведчик Смоляков добрался до зарослей малины и залег. Надо было дождаться полной темноты и тайком перемахнуть через передний край и нейтральную полосу – к своим.
Задание он выполнил. За трое суток исползал на животе не один километр захваченной врагом земли и нанес на карту расположение штаба и огневых средств противника. Это был большой успех.
Последнее время разведчикам их роты не везло. Сведения об обороне противника оставались неточными, хотя разведрота почти каждую ночь проводила операции. Потери были велики. Смоляков знал, что и его уже записали в список погибших. Он ушел с рацией. От него ждали сообщений по радио. Но за трое суток он ни разу не выстукал ключом свои позывные. Не на чем было выстукать. Шальная пуля в первый же день прошила рацию. Смоляков утопил ее в ручье.
Лежа в кустах малины, разведчик представлял радостную встречу с боевыми товарищами, которые уже перестали его ждать.
Темнота сгущалась. Слева доносилось тяжелое урчание. Справа что то скрипело громко и неприятно. Смоляков безошибочно распознавал звуки. Урчали машины на прифронтовой дороге – фашисты подвозили к передовой боеприпасы. Неприятный скрип долетал от колодца на лесистом бугре, где стояла старинная колокольня. За ее толстыми каменными стенами пряталась полевая кухня. Скрипучим воротом гитлеровцы поднимали ведра с водой и наполняли баки.
Впереди взлетали ракеты, неторопливо били пулеметы – там была передовая.
Выждав еще немного, Смоляков выполз из кустов, прислушался, встал и беззвучно пошел к передовой. Всегда осторожный, сейчас он был осторожнее втройне. Он не думал об опасности. Слишком часто и близко видел он смерть, чтобы бояться ее. Смоляков заботился о карте, которая во что бы то ни стало должна попасть по назначению.
Где пригнувшись, где ползком пробирался разведчик по лесу, пока не достиг блиндажей. Это был самый опасный участок – настоящий лесной городок с землянками вместо домов и траншеями вместо улиц. Расположенный метрах в трехстах от передовой, прикрытый надежным заслоном древесных стволов, пояс блиндажей был местом средоточия основных сил гитлеровцев. У землянок и по траншеям стояли и ходили часовые.
Когда Смоляков шел на задание, он нащупал удобную лазейку. В том месте блиндажи были вырыты почти вплотную друг к другу. Их охранял один часовой. Он непрерывно, как заведенный, шагал вокруг землянок. Если действовать быстро и смело, можно выбрать удобный момент и прокрасться между блиндажей. В тот раз Смолякову это удалось сделать, и сейчас он отыскал знакомое место и увидел темную фигуру часового. Гитлеровец скрылся за горбатым накатом правой землянки. Скользящими бесшумными бросками разведчик преодолел открытое пространство. Между блиндажами шел сквозной ровик. Смоляков вполз туда и вдруг зацепил плечом за какой то предмет. Это было пустое ведро. Оно упало, громыхнув дужкой. Сразу же послышались приближающиеся шаги и окрик часового.
– Кто там?
В землянках раздались встревоженные голоса.
– Что у тебя, Карл? – крикнул соседний часовой.
Замелькали огоньки электрических фонариков. Смоляков понял, что ждать и прятаться бессмысленно. Он встретил часового короткой автоматной очередью и, не таясь, бросился обратно в лес. Опыт подсказал ему, что пробиваться в такой момент к передовой – значит идти на верную смерть. Только в тылу мог он рассчитывать на спасение. Разведчик бежал по лесу, прислушиваясь к нарастающему за его спиной шуму. Весь блиндажный городок всполошился. «Они и до утра не успокоятся! – подумал Смоляков. – Чертово ведро!..»
Где то отрывисто пролаяла собака. Положение разведчика ухудшилось. От собаки в лесу не спрячешься. Смоляков круто взял вправо – к дороге, где все еще урчали тяжелые машины.
Он залег на обочине у поворота. Когда одна из машин, возвращавшихся в тыл, поравнялась с ним, разведчик подпрыгнул, уцепился руками за борт и влез в кузов.
Смоляков решил отъехать от передовой километров на десять. Он предполагал, что так далеко тревога не распространится. Машина прошла километров семь и стала тормозить. Смоляков выглянул из за борта. Впереди на дороге роились огоньки. Один из фонарей сигналил срочную остановку. Водитель на секунду включил фары. Два луча осветили группу солдат и дома какой то деревушки.
Через задний борт Смоляков спрыгнул на дорогу, скатился в канаву и второй раз за эту ночь услышал предательское громыхание железа. В канаве валялся лист жести. Разведчик метнулся к забору и лег под ним. Но ломкий хруст железа долетел до гитлеровцев. Они побежали к канаве, открыв на ходу беспорядочную пальбу из автоматов. Смоляков вскочил, в три прыжка достиг угла забора, завернул и помчался вдоль него. Еще угол… Еще поворот… И тут он наткнулся в темноте на кого то. Руки вцепились в живое тело, подмяли его под себя. Уже падая, Смоляков почувствовал, что наскочил на какого то подростка. Правая рука, подобравшаяся к горлу для мертвой хватки, ослабла и уперлась в землю. Он приподнялся над распростертой под ним фигуркой и услышал придушенный мальчишеский голос:
– Тикай! Тикай!
Но бежать уже было поздно: за углом слышался топот ног. Лучи фонариков жадно шарили по траве. Разведчик ухватился за забор, простонал от резкой боли в спине, но все же сумел перебросить туловище и ноги на другую сторону. Мешком плюхнулся он на землю, в какие то колючие заросли, и выставил вперед автомат, зная, что настали последние минуты жизни.
Когда гитлеровцы появились из за угла, свет их фонариков выхватил из темноты одинокого мальчонку. Он сидел на корточках под забором и растирал шею.
Паренька окружили. Он крутил головой и ничего не отвечал на яростные выкрики солдат, пока один из них не спросил по русски:
– Ты бегал с дороги?
– Я а…
– Что делал, русский свинья?.. Расстреляем! Приказ знал? Ночью только дом! На улицу – ни шаг!
Мальчишка встал во весь рост и, ослепленный фонарями, прикрыл глаза рукой.
– Чей? Откуда? – продолжал допрашивать солдат.
Другой сказал по немецки:
– Похож на сына Стоедова… Спроси!
– Ты сын Стоедова?
Мальчишка оживился. Он знал, что у Стоедова – местного полицая, у которого жил лейтенант Мюллер, есть сын.
– Ага! – ответил мальчишка. – Сын…
– Что делал по ночам на дороге?
– Бегал за самогоном – батя послал! – лихо соврал мальчишка и добавил для верности: – Лейтенант Мюллер приказал! Только я не успел дойти до тетки Марьи – вас испугался… Побежал назад, а вы с автоматов – тр р р!
Солдаты знали и самогонщицу тетку Марью, и Мюллера. Все это было вполне правдоподобно, и гитлеровцы вернулись на дорогу – проверять проходившие по деревне машины. А мальчишка долго стоял под забором, а потом повернулся и шепнул в дырку между досох:
– Дядь! Ты еще там?
Разведчик привык молниеносно принимать решения, но на этот раз не знал, как поступить. Он понимал, что своим спасением обязан мальчишке, который случайно попался ему на дороге. И все таки не торопился с ответом: мальчишка то – сын полицая!
– Дядь! – снова услышал Смоляков тихий голос. – Не бойся: ушли они… А про меня не думай! Врал я все! Никакой я не сын Стоедова! Я Васька Прохоров. А батю у меня еще в сорок первом на фронте убили…
Была в этом тихом голосе такая подкупающая правда, что разведчик без колебаний поверил.
– Слышу! – отозвался он. – Лезь сюда!
Когда Вася осторожно перелез через забор и мягко, без единого шороха, прилег в зарослях рядом со Смоляковым, разведчик обхватил его за плечи, стиснул крепко и спросил:
– Ты деревню хорошо знаешь?
– Всю жизнь тут прожил!
– А вокруг?
– Что вокруг?
– Ну, леса, болота, тропки – знаешь?
– С закрытыми глазами куда хошь пойду! Хоть ночью… Мне темнота не мешает!
– Тогда вот что – подумай ка, куда мне схорониться, да так, чтобы ни одна душа… Понимаешь?
Вася вскочил.
– Пошли!
Смоляков дернул его за рукав.
– Постой! Ты расскажи – куда? Потом еще одно дело… Держи бинт… Перевяжи – пуля задела.
Вася притронулся к спине разведчика и почувствовал мокрую гимнастерку.
– В крови все! – испуганно шепнул он.
– Ничего… Кости, кажется, целы… Царапнуло по самым лопаткам… Давай бинтуй! Бинтуй и объясняй, где надежное место.
Нащупав в темноте вспухшую кровоточащую борозду, след пули, Вася стал накладывать бинт.
Прикусив губы от боли, разведчик повторил:
– Объясняй, объясняй!..
– Я тебя в Короб сведу – там и с ищейкой не сыщут! Кивун и Сотенная ближе, но они неглубокие. А Короб никто до конца не знает. В седьмой «карман» только я да Ерема ходили.
Смолякову показалось, что от потери крови у него помутилось в голове. Он спросил:
– Это я брежу или ты чушь городишь? Что за коробы и карманы?
– Это пещеры, а не чушь! – обиделся Вася. – Я в них двести разведчиков запрячу, а тебя одного – и подавно!
– Откуда ты взял, что я разведчик?
– Не маленький! – недовольно проворчал Вася. – В деревне всех по тревоге подняли – тебя ищут!..
* * *
Как они очутились в седьмом «кармане», Смоляков помнил смутно. Сначала ползли бесконечными оврагами, шли лесом, затем пробирались какими то узкими ходами и щелями. Темнота была здесь непроглядная, звуки глухие, как в запертой тесной комнате.
Наконец Вася остановился.
– Пришли… Ложись… – услышал Смоляков и будто провалился куда то в беспросветную мглу.
Очнулся он от холода. Приоткрыл глаза. На каменном выступе горела свеча. Над головой нависал щербатый скалистый потолок. Вася сидел рядом, лил на бледный запрокинутый лоб Смолякова ледяную воду из консервной банки. Увидев, что разведчик пришел в себя, Вася опустил банку, пригладил мокрые волосы и сказал спокойно, будто продолжал только что прерванный разговор:
– Это и есть седьмой «карман». А вся пещера называется Короб. Там рукав был направо – мы его проходили, – он в курган ведет. Там скифы своих воинов хоронили. А налево – «карманы»: мешки каменные. Седьмой – самый дальний: до него от входа с километр будет. Никто не найдет – лабиринт настоящий!
– Как же ты провел меня сюда? – спросил Смоляков. – Без фонаря…
Глаза у Васи загорелись.
– В школе я руководил кружком спелеологов! – с гордостью сказал он. – А Еремка у меня вроде заместителя был!
– Спелеологов? – переспросил Смоляков. – Это что же такое?
– Разведчики пещер! Мы тут все излазили! И скифский курган – это мы отыскали. Даже специальная экспедиция приезжала по нашему вызову. Моему кружку грамоту выдали! Золотом написано: «Пионерам Дебеловской школы – юным спелеологам!» Благодарность от ученых объявили… Мы и еще одну тайну узнали, но разведать не успели – война…
Коснувшись любимой темы, Вася забыл все на свете. Смоляков видел, что мальчик перенесся в мыслях в далекий, довоенный мир. Ему было жаль возвращать Васю к суровой действительности. Он не прерывал его, но и не слушал – обдумывал свое положение, которое казалось ему безвыходным.
Какой толк оттого, что он спрятался? Пусть даже гитлеровцы не разыщут его в этом каменном мешке! Разве это сейчас важно? Долг разведчика – доставить сведения командованию, а не отлеживаться в пещере!
Смоляков пощупал карман, в котором прятал карту. Он не пожалел бы своей жизни, только бы карта попала к своим. Но как это сделать? До передовой семь километров. Десятки патрулей рыщут по дорогам, прочесывают лес, лежат в секретах. Сегодня на этом участке фронта не пройти никому. А завтра? Завтра будет спокойнее, но хватит ли у него сил одолеть эти семь километров? Рана, кажется, неопасна, но… слабость… Проклятая слабость!.. Вот и сейчас в глазах плавают круги…
Смоляков с усилием повернул голову и посмотрел на свечу. Язычок пламени окружало разноцветное кольцо. Оно то суживалось, то расширялось, переливаясь всеми оттенками радуги. Потом кольцо потемнело, надвинулось на огонь и потушило его.
Услышав глухой стон, Вася замолчал.
– Дядя, тебе плохо?
Не услышав ответа, он сдернул с себя курточку, подложил ее под голову Смолякову и заторопился к выходу из «кармана».
* * *
Еремка спал на сеновале. Осторожный скрип разбудил его и заставил прислушаться. Раздался шлепок в ладоши – условный сигнал. Это мог быть только Вася. Еремка нащупал рукой легкую стремянку и спустил ее вниз. Вася быстро забрался на сено, лег на теплый Еремин матрас, подтянул приятеля к себе и только тогда сказал:
– Разведчик… раненый! Я его в седьмом «кармане» спрятал… Надо достать еды, лекарства и отнести, пока темно!
– Разведчик! – удивился Еремка. – А как…
– Как как! – перебил его Вася. – Ясно – через фронт! Чуть не поймали его… Еду, еду давай и лекарство! Живо!
– Еду достану, а лекарство… У нас только от мух какая то дрянь есть. Надо к Любке бежать!
Они замолчали: Вася думал, а Еремка ждал, готовый выполнить любой приказ.
– Значит, так! – произнес Вася. – Ты заберешь еду, какую только сможешь, и дуй в Короб. Жди меня в пятом «кармане». В седьмой не суйся: он тебя не знает – испугается, а то и пристрелит! А я сбегаю к Любке и тоже туда, в пятый. Там встретимся. Осторожно – на улицах патрули!
Зашуршало сено, скрипнула дверь. Сарай опустел.
Еремка вспомнил про Любу не случайно. Это была единственная девочка, которая когда то участвовала во всех походах юных спелеологов. Путешествие по пещерам – дело опасное. Люба выполняла обязанности врача. Она всегда брала с собой санитарную сумку и первая оказывала помощь пострадавшим: накладывала пластырь на «шишки», набитые в узких проходах подземелий, забинтовывала разбитые, исцарапанные руки и ноги.
Любу разбудило легкое постукивание. Кровать ее стояла на чердаке рядом с кирпичным стояком дымохода. Давно бездействовал этот тайный сигнал. В дымоход была спущена на проволоке гиря. Если дернуть снаружи за прут громоотвода, гиря начинала раскачиваться и постукивала о кирпичи: тук тук, тук тук! «Вставай! Выходи!» – требовал сигнал.
Люба накинула платье, спустилась во двор.
Вася встретил ее вопросом:
– Сумка цела?
– Кого ранили? – испугалась девочка.
– Кого – не важно! – отрезал Вася. – Ты бы лучше спросила, как ранили, и сказала, чем надо лечить. Вот слушай: пуля попала в спину, но не прямо, а вскользь: как ножом по лопаткам чирканула. Что нужно делать?
– Что нужно, ты сделать не сможешь! – ответила Люба. – Я сейчас захвачу сумку, и ты поведешь меня к раненому. И не спорь.
Но Вася заспорил. Он боялся, что вдвоем они не смогут незаметно пройти по деревне.
– Сами попадемся и разведчика погубим! – выпалил он.
– Разведчика?.. Настоящего? – девочка даже поперхнулась от волнения. – Нашего? Советского?
– Японского! – огрызнулся Вася.
– Где же он?
– В надежном месте! Я сам его спрятал…
– Знаю! Раз ты, – значит, в Коробе! Можешь теперь и не вести меня – сама найду!
Люба нырнула в темный коровник. Пока она ходила за санитарной сумкой, Вася решил взять ее с собой. Что сделаешь с этой упрямой девчонкой! Она еще и в самом деле одна пойдет в пещеру!..
* * *
Когда трое пионеров подошли к седьмому «карману», свеча, освещавшая каменный мешок, уже догорела. Раненый бредил.
Командование перешло к Любе.
– Ребята! Свету – и побольше! – приказала она.
Вася вытащил из ниши связку свечей, оставленных здесь летом 1941 года, запалил сразу три штуки, расставил их над разведчиком.
– Ерик, а ты будешь мне помогать, – продолжала Люба, раскрывая сумку. – Руки чистые? На ка, оботри… Спирту нет, это валерьянка, но она на спирту.
Еремка послушно плеснул из пузырька в ладонь пахучую жидкость.
Раненый лежал на животе, разбросав ноги. Левая рука беспокойно металась по земле, а неподвижная правая сжимала автомат. Разведчик хрипло лепетал что то бессвязное.
– Возьмите автомат! – сказала Люба. – Выстрелит еще в бреду…
Вася попробовал разжать задубевшие пальцы раненого, но они намертво вцепились в шейку приклада. Пришлось вынуть диск с патронами.
Еремка потихоньку закатал гимнастерку. Обнажились пропитанные кровью бинты.
Когда Люба сняла их и принялась промывать длинную рану, разведчик застонал.
– А кость то задета, – произнесла девочка. – Левая лопатка…
– Не задета! – громко и внятно возразил разведчик. – Пустая царапина, товарищ капитан! Разрешите доложить…
Ребята переглянулись.
– Бредит! – шепнула Люба.
Вася схватил банку и сбегал в угол «кармана», где была выемка с холодной водой, капавшей с потолка. Люба попыталась напоить раненого, но из этого ничего не вышло. Он крутил головой и повторял одно и то же – про гаубицы, колокольню и колодец. Потом он долго и упорно проклинал какое то ведро и, наконец, затих.
Люба закончила перевязку и еще раз попробовала напоить раненого. Он сделал судорожный глоток и опять застонал.
Ребята облазили «карман», нашли ровную глиняную площадку. Вася притащил откуда то охапку старой, полугнилой соломы, постелил ее на глине. Сюда и перенесли раненого, а сами уселись вокруг него, молчаливые, сосредоточенные.
– Что же мы теперь будем делать? – спросил Еремка.
– Будем ухаживать, пока не вылечим, – ответила Люба. – Когда поправится, покажем, где передовая. Он и вернется к нашим.
– Он и сам знает, где передовая! – возразил Вася.
– Передовая! – повторил раненый. – Точно! Блиндажи рядышком – впритык… И ведро!.. Но я прошел, товарищ капитан! И карту принес… Разрешите передать!..
Разведчик негнущимися пальцами провел по карману гимнастерки, но рука бессильно упала на землю.
– Посмотрим? – спросил Вася.
Еремка кивнул. Вася расстегнул пуговицу и вытащил из кармана сложенную гармошкой карту. Это был подробный план знакомого ребятам района. Они увидели свое родное Дебелово, речку Быстрянку. Даже старая колокольня была отмечена на карте. За ней, рассекая леса, дороги, луга, тянулась извилистая жирная линия.
– Передовая! – сказал Вася. – Она, значит, сразу за колокольней. Чуете? – Голос у него странно дрогнул.
– А это что за значки?
Еремка показал на палочки и крестики, разбросанные по карте на западе от линии, обозначавшей передовую.
– Это то, ради чего послали разведчика! – объяснил Вася. – Он отметил здесь фашистские пушки и пулеметы. А около колокольни поставил две буквы «эн» и «пэ» – наблюдательный пункт. Эта карта нашим нужна до зарезу!
– Выздоровеет – и доставит ее к нашим! – сказала Люба.
– А когда он поправится? Скоро?
– Недели через три, если осложнений не будет.
Вася присвистнул.
– Вот и видно, что ты ничего в военном деле не понимаешь. Карта нужна там сейчас.
– Конечно, нужна! – согласился Еремка. – Но мы ее никак не сможем передать…
– Думаешь?
Вася склонился над картой, пальцем поманил к себе Любу и Еремку.
– Вот колокольня – на бугре. Та колокольня!.. Вот тут колодец. Тот самый!.. Чуете!.. А здесь развалины крепостной стены. Передовая проходит между колокольней и развалинами. А что нам говорил дед Михей?
* * *
Смоляков очнулся под утро. Придя в себя, он почувствовал, что лежит на животе. Чьи то осторожные и умелые руки перебинтовывали ему спину. «Золотой парень! Чем я тебя отблагодарю?» – подумал разведчик и позвал:
– Василь!
– Я за Васю! – ответил ласковый девичий голос, заставивший Смолякова вздрогнуть и резко повернуться на бок.
– Ой! Так не надо – опять кровотечение откроется! Вы не бойтесь: что Вася, что я – одно и то же! Только Васька ничего в медицине не смыслит. Вот он и привел меня к вам. Сейчас я вас накормлю и пить дам. Лежите спокойненько.
Смоляков смотрел на девочку, и ему казалось, что все это сон или бред. А Люба уже развязывала узелок с хлебом и творогом. Еремка основательно подчистил запасы матери.
– Пить… Только пить! – произнес раненый.
– Сейчас и пить дам. А потом вам придется полежать одному. Скоро уже утро. Мне надо сбегать в деревню – предупредить, а то проснутся – нас нет, шум подымут.
Смоляков был так слаб, что не мог говорить, хотя десятки тревожных вопросов одолевали его. Он жестом подозвал девочку и с трудом выдавил из себя:
– Расскажи… Все…
Пока Люба говорила, он лежал неподвижно с закрытыми глазами. Когда девочка рассказала, как они обнаружили карту, разведчик схватился за пустой карман, и такая мучительная тревога засветилась в его глазах, что Люба наклонилась над ним и горячо зашептала:
– Не надо так… волноваться! Карта не пропадет!..
* * *
Родной край!.. В нем все твое и все служит тебе. Служит неизменно и верно. Здесь каждая рощица, каждый овраг, каждый пенек готовы дать тебе приют и скрыть тебя от глаз врага. А если ты еще и любознателен, если ты с детства привык бродить в лесной глуши чуть приметными тропами, то хоть тысяча фашистов будет ловить тебя, – не поймает! Родной край не выдаст, не подведет.
В ту ночь гитлеровцы были насторожены. Но ни один дозор не заметил, как двое мальчишек пробрались к самому переднему краю.
Рассвет застал Васю и Еремку в том самом малиннике, где вчера вечером лежал Смоляков.
Вася посмотрел на колокольню.
– Правее! – тихо сказал он Еремке.
И они поползли вправо, пока не достигли узенького ручейка. Там ребята свернули вверх по течению и вскоре очутились у пригорка, в самой гуще зарослей. Здесь был родничок, а наверху стоял одинокий чугунный крест. Он был обломан и напоминал массивную металлическую букву «т», изъеденную временем. Под крестом лежала большая каменная плита, заросшая цепкими ползучими растениями.
– Быстро! – приказал Вася.
Мальчишки ухватились за крылья чугунной буквы и попробовали повернуть ее. Крест не поддавался.
– Ну давай! Жми! – прошептал Вася, напрягаясь.
Еремка потянул со всей силы. Крест даже не дрогнул.
Где то за кустами послышались голоса. Ребята упали как подкошенные. Подождали минут пять. А светлело быстро. Утро подгоняло. Ударили первые выстрелы – проснулись снайперы. Вдалеке, зло захлебываясь, проревел «ишак» – многоствольный немецкий миномет. Молчавшая ночью передовая ожила.
Заржавел, что ли? – произнес Еремка.
– Не мог! – отозвался Вася. – Помнишь, как мы его смазали? Дед Михей даже обругал нас – полкило масла стравили!
Вася посмотрел на крест, подумал и встрепенулся.
– Дураки!.. Мы же не в ту сторону крутили!.. Вставай!
Ребята опять ухватились за крылья креста, и он легко повернулся на 90 градусов. Тогда Вася потянул его на себя. Крест наклонился вместе с железным квадратом. Под ним открылся узкий лаз. Еремка ногами вперед юркнул в подземелье. Вася последовал за ним.
– Раз, два!.. Взяли! – послышалось из темного отверстия. Крест стал подниматься, принял вертикальное положение и повернулся, заперев тайный ход.
Зажгли свечу, прошли несколько шагов по узкому сухому коридору.
– Отдохнем? А? – взмолился Еремка.
– Отойдем еще немного, чтоб не услышали…
Еще несколько шагов – и ребята сели прямо на пол, полого уходивший вверх.
– И что это так устали? – сказал Еремка. – Всего то километров семь…
– Если б шли, а то ползли ужами! – ответил Вася. – И потом – карта! Знаешь, как я дрожал… Не за себя – за нее!
– А чего за нее? Фашистам она без толку: они и сами знают, где у них пушки и склады. А про нашу армию там ни одного значка нету!
– Ну и что, что нету? Как схватили бы нас, так сразу – откуда карту взяли?.. И пошло бы! Иголку под ноготь запустят – заговоришь!
– А вот и нет! Я б себе язык откусил!..
Ребята замолчали. В подземелье наступила тишина. Здесь все оставалось таким, каким было два года назад, когда юные спелеологи впервые попали сюда. Но тогда каждый поворот, каждый уголок казался таинственным и романтичным. Сердца пионеров замирали от восторга в предчувствии чего то неизведанного. А сейчас даже Вася не испытывал ни восторга, ни романтического трепета. Он поменял бы этот длинный подземный ход на безопасную дорожку, по которой можно было бы добежать одним духом до расположения своих войск.
– А мы все таки дураки! – ругнулся Вася. – Надо было тогда до конца исследовать ход.
Еремка не ответил. Он хорошо помнил, что произошло это не по их вине. Они бы не отступили, да дед Михей заупрямился. А потом война принесла свои заботы – стало не до пещер и подземелий…
Когда то дед Михей был звонарем. Перед войной он работал на колхозной пасеке. Он то и открыл ребятам тайну обломанного креста.
Рядом с деревней находились три глубокие и длинные пещеры. Может быть, потому и передавались из рода в род разные небылицы о подземных кладах и тайниках. Школьный кружок спелеологов записывал эти рассказы в специальный журнал.
Дед Михей тоже тряхнул стариной.
– Про клады не слышал, – сказал он ребятам. – А вот как воду доставали, – знаю. И то сказать, иной раз вода дороже любого клада оборачивается. Русский человек попить любит, а место у нас сухое – не везде воду добудешь… Крепость старую знаете? Там хоть на версту землю буравь, – до воды не докопаешься. Так вот, от крепости к колодцу, что у колокольни, ход имеется. Да и под колокольней накопано немало: и к роднику, и к колодцу опять же. Литва иль татары обложат крепость – измором взять думают. А русский – он голодать привык, ему лишь бы вода была. Ходят себе под землей к колодцу – и живы!
Дед Михей показал ребятам сломанный крест, прошел с ними по тайному ходу до колокольни, а оттуда – к каменному колодцу. Мальчишки по очереди подходили к краю подземного коридора и рассматривали гладкие обточенные стены старого колодца. Где то далеко внизу чернела вода, а вверху голубел лоскуток неба.
Дед сказал, что пятью аршинами ниже в стене колодца пробита еще одна галерея, и ведет она к развалинам крепости. Кто то спросил, сколько это будет: пять аршин.
– Вас троих друг на друга поставить – как раз пять аршин и получится, – ответил дед. – Только туда не суйтесь: с фокусами галерея, а с какими, – сам не знаю… Говорили всякое…
Сейчас эти картины прошлого отчетливо припомнились и Васе, и Ереме. И оба разом почувствовали неуверенность и страх. А что, если проход обвалился? И вообще – есть ли он?
– Хватит сидеть! – сердито сказал Вася. – Возвращаться все равно не будем!
– Не будем! – ответил Еремка. – Только, наверно, надо было все таки дождаться, когда разведчик очнется. Может быть, он как нибудь по другому мог карту переслать через фронт.
– Почтой, что ли?
– Ты те сердись, – сказал Еремка. – Я ведь отчего говорю… Просто боязно стало: взяли карту без спроса и вдруг не донесем.
– Надо донести! – оборвал его Вася.
* * *
Люба хорошо знала своих односельчан. Васиной сестре – Дарье Прохоровой – можно было сказать всю правду. Ей исполнилось двадцать три года, но выглядела она сорокалетней женщиной. Состарила ее беда, прочно поселившаяся в когда то дружной и веселой семье. Накануне войны умерла мать. Через год под Москвой погиб отец. В 1942 году сгорел в танке жених Дарьи. А потом оккупация… И будто ушла молодость. Поблекла Дарья, увяла. Жила одной ненавистью к фашистам.
Выслушав Любу, она сказала отрывисто:
– Вечером сведешь меня к раненому. Негоже ему одному оставаться…
С родителями Еремки объясниться было труднее. Особенно с матерью. Не умела она сдерживаться я могла от страха за сына натворить бед. Люба пошла на хитрость. Она сказала, что Еремка на рассвете пошел на Быстрянку ловить раков.
– Еду забрал. Много… – добавила она. – Может, и на ночь останется…
– Что же он вчера ничего не сказал? – подозрительно спросила мать.
– Боялся, что не отпустят, – нашлась девочка. – Меня попросил передать.
Пока Люба улаживала семейные дела, в деревне назревали новые события.
Лейтенанту Мюллеру позвонили из штаба батальона.
– Вы офицер вермахта или алкоголик с задатками кретина? – загремел из трубки начальственный голос. – Вместо того чтобы ловить вражеского разведчика, вы изволили пьянствовать! Нам известно, что он вскочил в машину, а дорога идет через расположение вашей роты! Я спрашиваю: где он?
Мюллер не успел ответить – трубку на другом конце провода бросили. Взбешенный лейтенант швырнул трубку телефонисту. Удивительнее всего было то, что как раз вчера Мюллер не выпил ни рюмки. «Какой подлец донес, да еще наврал? – подумал лейтенант, сжимая кулаки. – Я до тебя доберусь!»
И началось дознание. Мюллер перешерстил всю свою роту и в конце концов узнал, что слух о его вчерашнем пьянстве пошел от патрульных, задержавших ночью сына полицая Стоедова.
Так обнаружилась ловкая выдумка Васи. Лейтенант жил в избе у. Стоедова и знал, что сын полицая никуда ночью не выходил. Значит, это был какой то другой мальчишка.
– Не иначе как Васька Прохоров, – сказал Стоедов. – Отпетый малый и на выдумку горазд…
В избу к Дарье Прохоровой ворвались два солдата.
– Мальчишка где? – гаркнул один из них.
– А вам то что за дело! – с нескрываемой ненавистью ответила Дарья.
Этот независимый, вызывающий тон ошеломил гитлеровцев. С ними никто в деревне не осмеливался так разговаривать. Солдаты переглянулись. Тот, что был повыше, и очках и умел говорить по русски, дулом автомата пихнул Дарью в грудь и спросил удивленно:
– Ты кто такая?
Дарья сильно ударила по автомату и чуть не выбила его из рук гитлеровца. От этого удара очки сползли с носа, упали на пол и разбились.
Солдат наклонился, поднял оправу, спрятал ее в карман и взглянул на Дарью, подслеповато щуря наливающиеся злобой глаза.
– Будешь говорить?.. Где мальчишка – скажешь?
– Ничего я тебе не скажу! – с презреньем ответила Дарья. – И не щурься! Не боюсь я ни тебя, ни твоего автомата!
Второй солдат в это время подошел к стене и снял с гвоздя веревку.
– Руки назад! – приказал Дарье высокий гитлеровец.
Но Дарья бросилась к печке и схватила тяжелое полено. Размахнувшись, она швырнула его в солдата с веревкой. Не попала. Схватила второе полено, но автоматная очередь прошила ее насквозь. Падая, Дарья так и не выпустила полена из крепко сжатых пальцев.
Высокий гитлеровец прикладом автомата смахнул со стола лампу. Второй солдат зажег спичку и бросил ее в лужицу керосина, вылившегося из лампы.
Не оглянувшись, гитлеровцы вышли из избы…
* * *
Подземный коридор привел Васю и Еремку к колокольне. Здесь он суживался и шел дальше в толстом фундаменте, сложенном из плит дикого камня. Ребята не разговаривали – боялись, что их услышат. Вася двигался впереди. Дойдя до крутого поворота, он осветил одну из плит, отличавшуюся от других железной скобой.
Дед Михей раскрыл пионерам и этот секрет. Если потянуть за скобу, плита повернется – и откроется вход в подвал колокольни.
Вася приложил палец к губам и на цыпочках миновал опасное место.
Коридор свернул влево. Каменный фундамент остался позади. Подземный ход круто устремился вниз. Здесь тоже было сухо, но уже чувствовалось холодное дыхание колодца. Впереди тьма поредела, и ребята остановились у края коридора. До этого места дошли юные спелеологи с дедом Михеем.
Сверху долетали искаженные эхом звуки. Взвизгнул ворот, и вскоре мимо мальчишек промелькнула большая железная бадья. Внизу заплескалась вода, и бадья медленно проплыла обратно.
– Слушай, – шепнул Еремка. – Если мы найдем тот ход и дойдем до своих, то по этому ходу можно целую армию в тыл провести!
– Армию не проведешь, а вот разведчики будут ходить запросто!
– И как мы раньше не додумались!
– Я и говорю: круглые дураки! Мы бы и сейчас не достукали… Мне знаешь что помогло? Разведчик бредил про колокольню и про колодец, а потом – карта еще… Тут я и вспомнил про ход!..
Вася снял узловатую веревку, намотанную вокруг пояса, привязал к круглому каменному выступу, будто нарочно выточенному для веревочной петли, и сказал, готовясь к спуску:
– Ерик! Что бы ни случилось, надо добраться до своих!
Руки и ноги работали с привычной ловкостью. Вася не боялся ни глубины, ни темноты. Он верил, что обнаружит вход в галерею, ведущую к развалинам крепости. Когда его колени, касавшиеся каменной стены колодца, вдруг потеряли опору, Вася не удивился. Сделав еще два перехвата руками, он нащупал ногой острый край нижней галереи, которая выходила в колодец как раз под верхним коридором.
Небольшое усилие – и Вася встал на пол галереи. Он дернул за веревку. Ерема ответил сверху таким же коротким рывком и тоже начал спускаться.
Все остальное произошло в считанные секунды. Завизжал ворот. От этого звука Еремка замер. Только сейчас он сообразил, что может случиться. Он заторопился вниз, лихорадочно перебирая руками веревку. Но тяжелая бадья настигла его, ударила по голове, оглушила. Руки на секунду разжались. В следующее мгновенье он снова сжал пальцы, но схватил пустоту.
Упал он ногами вниз. Холодная вода вытолкнула его на поверхность. Еремка инстинктивно вцепился в край бадьи, которая, накренившись, наполнялась водой. Цепь, прикрепленная к дужке, начала натягиваться.
«Если держаться крепко, – вытащат!» – мелькнула мысль. «Вытащат – и узнают про ход!» – перебила ее другая. Вспомнились брошенные в мальчишеской запальчивости слова: «Я б себе язык откусил!» Они показались наивными, глупыми. «Фашисты и без его языка догадаются! Спустятся в колодец – и конец Васе и всему! Вместо своих по тайному ходу пойдут в тыл враги!»
Бадья отделилась от воды и потащила за собой мальчика. С огромным усилием он разжал пальцы и, погружаясь в ледяную воду, последний раз увидел высоко над головой небесную голубень, просочившуюся между бадьей и каменными стенками…
Долго лежал Вася над колодцем. Он не звал Еремку, не кричал – знал: не поможет. Не плакал. Он лежал, как мертвый. Потом встал, зажег свечу и пошел по галерее.
Он не был так осторожен, как раньше: шагал не глядя под ноги и окончательно пришел в себя только тогда, когда пол дрогнул и стал опускаться. В этот миг он подумал о карте и сделал отчаянный прыжок вперед.
Свеча потухла. Вася зажег ее и осмотрелся. Сзади него на полу почти во всю ширину коридора чернел зазор. Только справа и слева вдоль стен виднелись узкие безопасные обходы. Вероятно, это и был один из «фокусов», о которых предупреждал ребят дед Михей. Когда то ловушка работала исправно. Каменная плита свободно вращалась вокруг невидимой оси. Стоило наступить на плиту, как она поворачивалась и человек падал вниз – в глубокую яму под полом. Со временем нехитрый механизм попортился. Плита подалась под тяжестью Васи, но не повернулась до конца. Это и спасло его.
Теперь он пошел у самой стены, освещая перед собой каменный пол.
* * *
Связной командира разведроты, пожилой солдат Добромамин, прозванный разведчиками Мамкой, нес в солдатском котелке завтрак для капитана Чухнина.
Землянка командира роты была выкопана под развалинами древней крепостной стены. Это было удобное место, надежно защищенное от прямых попаданий крутым валом замшелых камней.
Солдат держал котелок в вытянутой руке и, пробираясь между обломками, раскиданными недавним артналетом, по стариковски ворчал:
– Не поешь – ноги не потащишь!.. А еще ругается! Вот откажись ка от еды, так я не так с тобой разговаривать зачну!..
Эта угроза относилась к капитану Чухнину. Командир разведроты был на двадцать лет моложе своего связного. И солдат в бытовых вопросах не считался с воинской субординацией. Он любил командира, как сына, и по отцовски отчитывал его за пренебрежение к таким важным вещам, как баня, еда и чистое белье.
Откинув плащ палатку, прикрывавшую вход в землянку, солдат спустился вниз и увидел голову капитана, освещенную притушенной коптилкой. Чухнин спал, уронив голову на стол, собранный из трех ящиков из под снарядов. В левой руке у капитана торчал обкусанный ломоть хлеба. В землянке пахло жженым волосом.
– Ах ты, беда какая! – воскликнул Добромамин и поспешно отодвинул коптилку, на которой подпалился жесткий всклокоченный чуб капитана. – Чисто младенец!.. Спит и ничего не чует!..
Чухнин не пошевелился.
Ефрейтор сокрушенно покачал головой и принялся убирать стол. Потом он вытер алюминиевую ложку, отрезал кусок хлеба, наложил в крышку кашу и протянул руку, чтобы разбудить капитана. Но что то остановило связного. Рука не опустилась на плечо командира: уж очень сладко он спал.
Да и как было не спать. После того как стало ясно, что разведчик Смоляков погиб, капитан Чухнин не уходил с переднего края и почти не отдыхал. Он больше не мог рисковать людьми и пытался сам нащупать во вражеской обороне лазейку, которая была бы сравнительно безопасной. И, наконец, план новой операции созрел. Капитан позволил себе заснуть на часок, чтобы к ночи быть свежим и лично руководить сложной операцией.
Добромамин знал это и правильно рассудил, что сейчас сон более необходим, чем пища. Он посмотрел на нары.
– Хоть бы лег! Что за спанье сидя! – пробурчал он и вдруг увидел, что капитан сидит разутый. Запыленные сапоги и грязные портянки валялись рядом.
Солдат даже крякнул от огорчения. Схватив свою шинель, он постелил ее на пол и по одной переставил босые ноги командира с холодной земли на сукно. Затем, еще раз осмотрев капитана, буркнул: «Ну, спи!» – и на цыпочках пошел к выходу.
Когда он уже поднимался по земляным ступенькам, сзади раздался громкий скрип и грохот упавших ящиков. Связной обернулся. В землянке было темно. Капитан что то мычал недовольным, сонным голосом. Над столом совершенно необъяснимым образом светилась широкая щель. На фоне этой светлой полосы показалась голова капитана.
– Пригнись! – закричал связной и бросился вниз. Ему казалось, что из светящейся щели сейчас раздастся выстрел и командир будет убит. Связной облапил полусонного капитана и силой пригнул его книзу.
– Ты… Ты, Мамка, чего? Обалдел? – рассердился Чухнин, окончательно придя в себя. – Почему темно? И что это все…
Он не закончил – увидел светящуюся в темноте щель. Свет мигнул, показалась чья то тень, и кто то крикнул из за стены:
– Эй! Свои иль чужие?.. Отвечайте, а то гранатами закидаю!
Все это было настолько непонятно, что и командир и его связной ничего не ответили.
– Слышите? – снова раздалось из за стены. – Считаю до трех!.. Раз!..
На последнем слове голос сорвался от напряжения, за стеной закашляли.
– Никак мальчишка какой то? – удивился связной и закричал: – Я вот тебе дам гранаты, шельмец! А ну, вылазь живо!
За стеной замолчали. Свет пропал.
Вася задул свечу и прислушался к выкрикам, доносившимся из щели. Добромамин сыпал такими забористыми, чисто русскими словечками, что ошибиться было невозможно – подземный ход привел Васю к своим.
– Хватит! – остановил поток солдатского красноречия капитан Чухнин. – Дай, я поговорю… Эй, ты! Гранатометчик! Вылезай, пока не поздно!
– А вы помогите! – ответил Вася. – Заело камень… Подтолкните от себя!
– Действуй! – приказал капитан Добромамину. – И свету дай! Посмотрим, что за гость из тартарары!
Солдат нащупал потухшую коптилку, зажег ее, отодвинул от стены опрокинутые ящики, служившие столом, и потянул за скобу, торчавшую из камня. Плита со скрипом сдвинулась – щель расширилась. Капитан вынул пистолет из кобуры и приблизился к образовавшемуся лазу. Но Вася появился не сверху, а снизу, из под камня, который встал ребром. Мальчик так торопился, что уткнулся головой в колени Добромамину. Тот отскочил с руганью, а Вася поднялся на ноги и огляделся.
– Верно… свои… – произнес он и вдруг разрыдался.
Разведчики долго ничего не могли добиться от него. Всхлипывая, мальчик повторял только одно слово: Ерик…
* * *
Наблюдательный пункт – место, как правило, неспокойное. Противник постоянно охотится за наблюдателями. Никому не хочется, чтобы чужие глаза выведали тайны обороны. Дом с высокой крышей, отдельные возвышающиеся над лесом деревья, высотки, господствующие над местностью, – все так называемые объекты, удобные для наблюдателей, почти ежедневно подвергаются обстрелу.
Был у гитлеровцев прекрасный наблюдательный пункт – колокольня. Расположенная на бугре, высокая, она давала возможность глубоко заглядывать в расположение советских войск. И, как ни странно, в эту колокольню ни разу не попал ни снаряд, ни мина. Фашисты не понимали, в чем дело, пока кто то из офицеров не объяснил, что колокольня древняя и представляет для русских историческую ценность.
Наблюдатели и корректировщики поселились за старыми каменными стенами прочно и удобно. Они чувствовали себя в полной безопасности.
Когда взвод наших разведчиков проник подземным ходом в подвал колокольни, свободные от дежурства на НП гитлеровцы и повара трех кухонь, прятавшихся за колокольней, собирались ложиться спать. Один из фашистов уже лежал и пиликал на губной гармонике. Остальные подпевали хриплыми, нестройными голосами.
Капитан Чухнин подождал, пока последний солдат взвода не пролез через узкий лаз тайного входа. Разведчики бесшумно окружили центральный отсек, в который вели четыре низкие сводчатые арки.
– Прекратить концерт! – негромко, но внятно произнес по немецки капитан, появляясь в центральном отсеке.
И разом все четыре арки ощетинились дулами автоматов. Фонари, висевшие под сводом, освещали спокойные лица разведчиков.
– Будет шум, – перестреляем всех! – просто, по домашнему, предупредил капитан и добавил: – Руки!
Ошеломленные гитлеровцы подняли руки, а тот, что играл на гармошке, вытянул их перед собой. Гармошка осталась во рту и попискивала в такт порывистому испуганному дыханию.
Капитан посмотрел на гармошку, усмехнулся, ткнул фашиста автоматом в живот и спросил:
– Сколько солдат наверху?
Гитлеровец вытолкнул языком гармошку.
– Трое…
– А вокруг колокольни?
– Часовые… Два…
Капитан подал знак. Часть разведчиков исчезла в темноте. Оставшиеся собрали оружие гитлеровцев и вывели их из подвала в подземный коридор. Вскоре приволокли туда же двух часовых и трех наблюдателей. Ни одного выстрела не раздалось под сводами старинной колокольни. У телефонных аппаратов уселись переводчики, специально присланные из штаба дивизии для участия в операции. На редкие вызовы зуммера они отвечали по возможности односложно:
– Яволь!..
Разведчики капитана Чухнина заняли вокруг колокольни круговую оборону, а прибывшие саперы соорудили легкий помост, лестницу и все это опустили в колодец. Теперь переход из нижней галереи в верхнюю стал удобным и более надежным, чем веревка, привязанная Васей.
Операция началась ровно в полночь. А к двум часам в тылу врага сосредоточился довольно большой отряд автоматчиков. В 2 часа 30 минут дружно заговорила советская артиллерия. Били точно, первыми залпами накрывая цели, отмеченные разведчиком Смоляковым. В три часа началась атака. Гитлеровцы ожидали ее, зная, что артподготовка обычно предшествует штурму. Сотни осветительных ракет взмыли в небо над передним краем. Заработали фашистские пулеметы. Но неожиданный удар в спину, со стороны колокольни, заставил их замолчать. В гитлеровской обороне образовалась брешь, в которую устремились штурмующие подразделения советской пехоты.
С каждой минутой расширялся прорыв. Командир дивизии вводил в бой все новые и новые части.
* * *
Артиллерийская канонада долетела и до пещеры, где лежал Смоляков. Глухо, затаенно загудела земля. Разведчик приподнял голову.
– Стреляют! – успокаивающе произнесла Люба. – Может, даже и наши… Вася с Ериком, может, дошли…
Смоляков не верил в такую возможность. Да и Люба не верила. Когда фашисты застрелили Дарью и подожгли дом, девочка подумала, что Вася пойман. Но где же Еремка? Почему не тронули его родителей?
Люба ничего не сказала Смолякову. Она даже находила силы, чтобы подбодрить раненого.
– Как жиманут километров на десять, – мечтательно сказала она, – так мы с вами у своих и очутимся!
Разведчик вздохнул и опустил голову. Далекая канонада взволновала его. Ему не лежалось. Он проклинал свое бессилие. Чтобы хоть чуточку забыться, он попросил Любу рассказать что нибудь.
– А что? – оживилась девочка. – Я, кажется, все вам рассказала! А выдумывать не умею… Вот Вася – тот на ходу может придумать любую историю.
– Это верно, – согласился Смоляков, вспомнив, как Вася ловко врал солдатам про самогон, про Стоедова. Мысли вернулись к событиям прошлой ночи. – Что же он делал на улице? – спросил разведчик.
– Вася?.. А это у него такая привычка: как шум в деревне, так он на улицу выбегает.
– Зачем?
– Так… На случай!.. Однажды солдаты еще за кем то гнались. А Вася как заорет страшным голосом! Гитлеровцы побежали на крик. Вася – раз, и домой! А тот, за кем гнались, успел скрыться.
Под звуки спокойного голоса девочки Смоляков забылся тяжелым, тревожным сном. А Люба так и не прилегла всю ночь. Время от временя она подносила свечу к руке раненого я смотрела на часы. Ранним утром она собралась сходить домой. Подвинула поближе к разведчику узелок с едой, банку с водой и… замерла. Ей почудились отдаленные голоса. Она шагнула к раненому, чтобы разбудить его. Но Смоляков уже открыл глаза. Превозмогая боль в спине, он выставил вперед автомат. Люба подала ему диск. Разведчик выдохнул:
– Свет!
Девочка фукнула на свечку.
– Ложись за мной! – прошептал разведчик.
Голоса приближались и становились все отчетливее. Потом они затихли где то неподалеку.
– Дядя!.. Это я, Вася! – долетело из темноты пещеры.
– Смоляков! – крикнул другой, странно знакомый голос. – Свои! Капитан Чухнин!.. Слышишь?
* * *
О смерти сестры Вася узнал от Любы здесь же, в пещере. Теперь у него не осталось в деревне никого. Даже изба и та сгорела дотла. Мальчик выслушал это известие с сухими глазами. Он пережил слишком много, чтобы плакать еще раз.
– И Ерика нет! – чуть шевеля губами, произнес он.
– Не грусти, парень! – грубовато сказал капитан Чухнин. – Сиротой не останешься… Будешь с нами жить, с разведчиками! У нас и Мамка есть. Он тебя в обиду не даст – по себе знаю!