Первое и второе — Алешковский Ю.

В тот вечер я никак не мог заснуть, потому что мой отец очень хотел есть.
Он шагал по комнате, как тигр в зоопарке перед обедом, что-то ворчал себе под нос, то и дело уходил на кухню и гремел там кастрюлями. Они были пусты, но отец как будто не мог поверить этому и всё заглядывал и заглядывал в них.
Потом он тяжело вздохнул, достал из буфета хлеб и сел за стол. Я слышал, как он посыпал хлеб щепоткой соли и налил из графина воды в стакан. Сначала он, как я понял, злился, с трудом заставляя себя есть, но постепенно разошёлся и отрезал хлеб кусок за куском. Потом достал из ящика «Известия».
Немного погодя отец включил приёмник и больше уже не ходил по комнате, как тигр. Это значило, что он наелся.
Мне тоже хотелось есть, но я вспомнил, как Зиганшин с товарищами во время океанской голодовки старался поменьше двигаться для сохранения сил, и попытался уснуть.
Но тут пришла мама. Отец сразу вскочил с дивана и снова заходил из угла в угол. Мама разделась и сказала:
— Всё-таки в читальне лучше заниматься, чем дома. Кажется, я не завалю французский.
Отец стукнул кулаком по столу и страшным шёпотом спросил:
— Начинается?
— Что начинается? — удивилась мама, расчёсывая свои красивые волосы.
— То, что я опять съел полбуханки хлеба с водой, и всё! — крикнул отец.
— Ты мог позаботиться об ужине или съесть хлеб с вареньем и с чаем, — сказала мама.
— А я люблю с солью и с холодной водой, — заупрямился отец. — Я хочу первое и второе!
— Приготовь сам, — засмеялась мама.
— Поговорим без шуток. — Голос отца стал серьёзным и мрачным. — Ты уже две недели не заглядываешь в «Книгу о вкусной и здоровой пище» и, таким образом, разваливаешь семью… Я смотрел на это сквозь пальцы, но хватит, — добавил он, как артист. — Хватит! Одно из двух: или институт, или семья. Я не могу обедать в столовой, а он (речь шла обо мне) запустил арифметику. Из-за чего? Из-за ненормального питания и недостатка фосфора. Нам надоела сухомятка и наспех приготовленная бурда. Вот. Мы — мужчины!
— Тебе не стыдно? — спросила мама.
Отец помолчал немного и закричал, наверно, потому, что ему было стыдно:
— Нет! Мы хотим первое и второе! Щи хотим! Уху хотим! Котлеты хотим и жареную рыбу. Ребёнку нужен фосфор для мозгов!
— Значит, из-за какого-то фосфора я должна бросить институт?
— На карту поставлено многое… — загадочно сказал отец, пугая маму.
— Так вот, — не испугалась мама, — я работаю и занимаюсь, как вол, в последний дипломный год. Тебе известно, что раньше я не кончила институт из-за него.
Я задумался: почему это из-за меня?
— Но я его кончу, А ты не товарищ, ты — эгоист!
— А ты плохая жена и мать ребёнка!
— А ты кто такой?
— А я хочу первое и второе. Вот кто я такой! И мне надоело жарить полуфабрикаты!
— Поговорим по дороге на работу. Я хочу спать. Же ве дормир.
— О-о! Я не сдамся! — снова, как артист, сказал отец и всё-таки замолчал, поняв, что мама устала от работы и французского языка.
Я лежал, притворившись спящим, и думал: «Наверно, когда я появился на свет, мама бросила институт, чтобы возить меня в коляске и стирать пелёнки. Потом она водила меня в ясли и в детский сад, а я часто болел то ангиной, то корью, то желтел от желтухи, то проглатывал подшипник, то вывихивал ногу. И вот наконец она кончает институт, а мой отец вдруг не может без первого и второго. И я ещё забыл из-за телевизора купить что-нибудь на ужин, а мама оставила деньги…
Мама потушила свет. В темноте засветился фосфор на стрелках и цифрах нашего будильника. Я решил спросить отца, можно ли слизнуть с циферблата фосфор, чтобы не отставать по арифметике, и заснул.
Утром перед школой мне почему-то захотелось заглянуть в «Книгу о вкусной и здоровой пище». Я достал её с полки и прочитал оглавление супов. Оказывается, в мире было столько прекрасных супов, и бульонов, и щей, и борщей, и окрошек! А я и не знал!
У меня потекли слюнки. Я захлопнул толстенную книгу, положил её в портфель, съел манную кашу с вареньем и побежал в школу.
И по дороге я вдруг придумал, что мне нужно сделать для того, чтобы мама кончила институт, который бросила из-за меня, и чтобы отец ел первое и, может быть, второе, и чтобы наша семья совсем не развалилась.
В тот день на первом уроке не было нового материала. Я положил «Книгу о вкусной и здоровой пище» на коленки и незаметно читал про приготовление супов. Из них мне больше всего понравилась чихиртма из баранины. Но сделать её, подумал я уныло, мне бы ни за что не удалось. Я не знал, что такое киндза, виноградный уксус и шафран. И с другими супами, щами и борщами было бы много возни. Я чуть не вскрикнул от радости, когда увидел в оглавлении супов «мясной бульон быстрого приготовления» и прочитал про способ его варки. Он был очень прост. Мясо отделить от костей, купить лук, петрушку и морковку, всё это кинуть в воду, и бульон готов через сорок минут. И мой отец не будет ходить, как тигр, из угла в угол.
На следующем уроке мы писали диктант, и я не смог почитать книгу, а на третьем уроке, когда Игорь Павлович вызвал Игнаткина решать пример, я снова положил книгу на колени. И только я стал читать про паровую треску, в которой, по словам моего отца, было много фосфора, как Игорь Павлович сказал:
— Рыжиков, положи книгу на стол. Быстро! Я жду, Рыжиков!
Я зажмурился, представив себе всё, что сейчас будет, встал из-за парты и положил «Книгу о вкусной и здоровой пище» на учительский стол.
Игорь Павлович прочитал название книги, мрачно на меня посмотрел и стал её перелистывать. Вдруг он сглотнул слюнки и, широко раскрыв глаза, уставился в книгу.
Я подумал: «Наверно, увидел картинку с жареным поросёнком, набитым гречневой кашей и окружённым бутылками и всякой зелёной всячиной…»
Я спросил Петьку:
— Как думаешь, учителям хочется есть, как нам перед большой переменкой?
— Нет, по-моему, — шепнул Петька, — а то бы они, как я, на уроках ели пирожки с повидлом…
Весь класс тихо ждал, что сейчас будет.
Игорь Павлович твёрдо сжал губы, покраснел, захлопнул книгу и потряс ею над головой:
— Вот какие книги читает Рыжиков на уроках! — Я встал. — Вот что его интересует больше всего на свете! Вкусная и здоровая пища! Позор! Она для него важнее пищи духовной! Кто знает, что такое духовная пища?
Все молчали, наверно, потому, что за ответ всё равно не поставили бы отметку, а я тихо сказал:
— Интересные книги…
— Так почему же, — вышел из себя Игорь Павлович, — ты не читаешь на уроках «Занимательную математику» Перельмана? Это бы я ещё мог простить. Почему же ты читаешь, — он с интересом заглянул в книгу, — про, так сказать, жареных поросят и отстаёшь по арифметике?.. Молчишь? Так пусть все знают: ты — гурман и лентяй!
Кое-кто засмеялся.
— Что такое «гурман»? — спросил любознательный Лимский.
— Надо поднимать руку! Весь класс разболтался!.. Гурман — это школьник, для которого пища — первое, а уроки — второе. — Игорь Павлович смутился. — Продолжим урок. После уроков, Рыжиков, зайдёшь в учительскую.
На пути в учительскую я больше всего боялся, что Игорь Павлович вызовет в школу моего отца, отдаст ему «Книгу о вкусной и здоровой пище» и весь мой план сорвётся. Когда я приоткрыл дверь учительской, Игорь Павлович доказывал учителям:
— Дело, коллеги, не в жареном поросёнке. Ничто человеческое мне не чуждо. Я только утверждаю, что человек живёт не для того, чтобы есть!
— Можно? — сказал я.
— Полюбуйтесь! Вот он! — объявил Игорь Павлович.
— Безобразие, — сказала Вера Адамовна. — Тридцать шесть лет я работаю в школе. У меня есть список книг, отобранных за эти годы у учеников, но книги о пище в нём нет. Я бы ещё поняла девочку, но тебя, Рыжиков…
Я обиделся, подумал: «Была не была…» — и коротко объяснил, зачем мне понадобилась эта книга. Под конец я сказал:
— Мой отец считает еду первым делом, а духовную пищу — вторым. Не может он без первого и второго. Маме нужно кончить институт. А мне фосфора не хватает для арифметики… Я больше не буду.
Учителя задумались. Потом Вера Адамовна ворчливо посоветовала:
— Рыбу жарь на постном масле… Я не люблю на сливочном… И не забудь снять пену с бульона… Представляю себе твоё варево!
А Игорь Павлович отдал мне книгу и сказал:
— Тебе, Рыжиков, не фосфор нужен, а крупная доза усидчивости. И учти: если твоя кулинария хоть на йоту отразится на занятиях, я напишу письмо на работу отцу. Иди.
— Ладно! — обрадовался я и пошёл домой.
Я бы, конечно, сразу взялся за приготовление обеда, но мне не давали покоя последние слова Игоря Павловича, и я решил сначала позаниматься. Географию и русский я оставил напоследок и усидчиво взялся за арифметику. Я думал, что на решение двух трудных задач уйдёт часа три, но меня разобрало такое зло из-за отставания по арифметике, что задачки неожиданно очень быстро решились без всякого фосфора и даже показались мне интересными.
После задачек я взял из ящика деньги, которые оставляла мама для покупки полуфабрикатов и другой сухомятки, перекинул через плечо авоську и пошёл в магазин.
Я купил мяса, но поругался с продавцом, потому что он сказал: «Бери, что дают, и не капризничай…» Потом выбрал большую треску, а в овощном взял луку, морковки и петрушки…
Во дворе ребята попросили меня постоять вратарём, но я сказал:
— Есть дела поважнее…
Дома я выложил покупки на кухонный стол, а «Книгу о вкусной и здоровой пище» раскрыл на страничке с бульоном и поставил на подоконник. Я стоял перед ней с ножом в руке, как дирижёр в оркестре перед нотами, и очень волновался: всё-таки первый раз взялся за такое дело.
Прочитав рецепт, я решительно отделил мясо от костей, которых мне надавал продавец, положил всё это в кастрюлю и поставил варить. Прокручивать мясо я не стал, потому что не умел. А лук, морковку и петрушку я очистил и сразу кинул в кастрюлю, хотя их нужно было сначала обжарить.
Заведя будильник, чтобы не прозевать бульон, я подумал: «Нелегко, конечно, готовить обед и делать уроки…»
Треску я разрезал на куски, потом начистил картошки, но делать рыбу по книге не захотел, это было сложно.
Я вспомнил, как её готовила мама, положил ещё не оттаявшие куски на сковородку, покрыл их ломтиками картошки и лука, облил всё это постным маслом, накрыл крышкой и поставил в духовку.
Бульон варился, а я писал упражнения по русскому и учил правила. Меня не тянуло ни во двор, ни к приёмнику…
Когда зазвенел будильник, я потушил газ под бульоном и ударил себя по лбу: я же забыл снять пену, хотя Вера Адамовна мне напоминала. И бульон получился каким-то мутным, но жирным. Я вынул из него мясо и обсосал кости. Есть мне хотелось как никогда: ведь поел я давно, ещё на большой перемене. Только есть я не стал, а решил дождаться своего отца.
Варёное мясо я положил на тарелку и посыпал его листьями петрушки.
Из духовки вкусно пахло рыбой. Я попробовал кусочек картошки и обрадовался: она пропарилась и красиво запеклась сверху, вместе с луком, хотя с краёв очень подгорела.
Был уже шестой час. Отец вот-вот должен был прийти с работы. Я прибрал в кухне и засел за географию.
Когда отец открыл дверь, я услышал, как он принюхивается к запаху первого и второго. Потом он загремел на кухне крышками и сказал:
— Ага! Подействовало! Я сказал, что не сдамся!.. А где же мама? — спросил он меня, зайдя в комнату.
— Она пришла на часок и, всё сделав, ушла, — сказал я. — Ей же нужно заниматься. Думаешь, легко с твоими первыми и вторыми?
Мой отец, смотря в потолок, задумался и потёр подбородок.
— Ладно… — сказал он. — Ты поел?
— Тебя дожидаюсь, — сказал я.
— Так… так… Давай-ка попьём чаю с вареньем и хлеб с колбасой съедим, а обед уничтожим вместе с мамой… А она поела?
— Не успела, — соврал я. — Для неё институт — первое, а еда — второе. Не то что для тебя.
— Что-о? — прикрикнул отец.
— Давай пить чай, — сказал я.
Мы молча попили чаю с хлебом и колбасой, которую принёс отец. Он всё о чём-то думал, вздыхал, потом улёгся на диван читать «За рубежом».
Когда пришла мама, он, подлизываясь, сказал:
— Ну, как французский, Ириша? А мы вот ждём тебя с обедом. Мы чай попили…
Мама не стала с ним разговаривать, она ушла на кухню. Отец пожал плечами и растерянно улыбнулся, когда она там захохотала. Я молчал.
Мама разогрела бульон и принесла его в комнату. Отец накрыл стол. Я первым уселся за него.
— Мясо оставим на завтрак, — сказала мама, — оно немного недоварено. Я, между прочим, очень люблю мясо с петрушкой.
Я замер.
— Сыроватое даже полезней, — сказал отец, и я успокоился.
Мама налила всем бульон.
— Хорошо, что пена не снята. В ней много белков, — заметил отец, — а кожура от лука сообщает приятный цвет…
— Прекрасный бульон! — Мама закрыла глаза от удовольствия.
Я прикусил губу: бульон был без соли.
Отец расспрашивал маму про институт, чего никогда раньше не делал, и шутил. В общем, после первого и он и мама совсем помирились. Потом мама принесла сковородку со вторым.
— Вообще-то можно обойтись без второго, пока ты здорово занята. Долгое это дело, а вот без первого я не могу. Не могу, и всё… — виновато заявил мой отец.
— Ну нет, — сказала мама, — без второго нельзя. Такая вкусная рыба, и картошечка запеклась…
— Это самая вкуснота, когда рыба не чищена! По-рыбацки это называется… — сказал мой отец. — Как будет по-французски «это жизнь»?
— Се ля ви, — ответила мама, а я, разозлившись на себя, заворчал:
— Разве это се ля ви? И рыба не очищена, и всё без соли…
И тут отец забушевал:
— Значит, человек забыл положить соли, а ты ворчишь, как старик! Подумаешь! И это вместо того, чтобы помочь маме и не болтаться во дворе. Тебе лень сходить в домовую кухню, а она учится, и работает, и ещё готовит первое и второе, причём вкусные! Лентяй! Я из-за тебя вчера ел хлеб с солью! Я в твои годы…
— Ну что особенного, Вова, в спешке всё бывает. Возьми и посоли. Папа не виноват, — сказала мама.
Я чуть не рассмеялся.
— А для тебя в рыбе важна не соль, а фосфор!.. — продолжал бушевать отец. — Решил задачки?
— Я все уроки сделал! — сказал я.
— После обеда проверю… А не нравится такой хороший обед, можешь вылезать из-за стола!
— А рыбу нельзя есть ножом. Эх, ты! — сказал я, вспомнив заметку из «Книги о вкусной и здоровой пище».
— А я буду каждый вечер проверять тебя по арифметике, — обиделся отец, но перестал есть рыбу ножом.
Мама засмеялась и сказала моему отцу:
— Спасибо.
И он тоже сказал:
— Спасибо.
А я ничего не сказал.
Я думал о том, что мои поварские дела раскроются рано или поздно, но это не беда. Главное — я буду варить обед, мама спокойно кончит институт, а отец получит своё первое, без которого никак не может. Не может, и всё. Такой уж он у нас человек.