Надя Богданова — Козлова Л.

В те суровые годы, когда Надя была партизанской разведчицей, с ней случалось всякое. Многое, конечно, уже забылось. Но два эпизода из военной жизни Нади помнит каждый, кто находился с девочкой в одной партизанской бригаде.
Первый такой.
* * *
Накануне праздника Октябрьской революции, осенью сорок первого года, командование партизанской бригады решило вывесить в городе Витебске красные флаги. Там находился большой вражеский гарнизон, там фашисты держали в лагерях смерти советских военнопленных. И там же, в Витебске, гитлеровцы установили такие порядки, от которых каждый день гибли дети, женщины, старики. Ударить по врагу, обосновавшемуся в большом городе, партизаны ещё не могли: не хватало у них сил. Но красные флаги, вывешенные в городе в канун самого большого нашего праздника, могли сделать больше, чем взрыв или ночной налёт. Увидев флаги, люди в захваченном врагом городе воспрянули бы духом, поднялись бы на борьбу с фашистами.
Словом, на рассвете седьмого ноября…
В штабной землянке партизан командиры долго обсуждали каждую деталь предстоящей операции. Кто её выполнит? Это было «деталью» номер один. Гитлеровцы никого не подпускали к городу, обыскивали каждого, кто к нему приближался. Даже обнюхивали людей. Если, например, шапка у него пахла дымом костров или порохом — расстреливали безо всякого: партизан!
Так кто же пойдёт в город?
Выбор пал на самого юного бойца — на Богданову Надежду.
Надя уже много раз пробиралась в самое логово врага. Наряжалась нищей и шла, забыв про страх, отдых, боль в натёртых до крови ногах. Надя может выручить! И пойдёт с ней Ваня. Ему тоже двенадцать лет. Ваня перебрался к «лесным солдатам» не так давно. Однако уже успел прославиться в отряде и даже открыл свой «боевой счёт»: подорвал самодельной миной немецкую штабную машину на большаке.
Надя и Иван. На них-то и была вся надежда. Немцы малолеток не остановят. А задержат — ребята найдут, что ответить.
Попутно им предстояло разведать вражеские силы в городе.
* * *
В ту ноябрьскую пору было уже морозно и снежно.
Из леса на шоссейную дорогу Надю с Ваней подвёз на дрожках весёлый парень Микола.
Он наставлял:
— Ходить, браточки, тоже нужно умеючи. Ноги в коленках шибко-то не сгибайте: устанете быстро.
Ваня видел, как ходит партизан Микола. Километра два, наверно, мальчик ковылял точно на протезах — осваивал Миколову походку. Рассмешил только Надю. В конце концов Ванюшка махнул рукой и зашагал так, как хаживал всегда — легко и свободно.
Ребята шли бы ещё быстрее, если бы не тянули за собой санки, груженные мётлами. Мётлы — это выдумка командира Михаила Ивановича Дьячкова. Среди десятка одинаковых мётел лежат три, которые ребята не должны путать. В прутьях — красные полотнища. Они намотаны на черенки мётел. Совсем превратить каждый из них в древко. Надя со своим попутчиком уже тренировались в партизанском лагере: развязывали мётлы,
прикрепляли проволокой флаги на старых соснах. Им, разумеется, никто не мешал. В Витебске же могут и помешать…
До самого пригорода никто из пеших гитлеровцев или полицаев не попался навстречу. Но военных машин проходило много. Они не останавливались.
Вот и улицы города. Немецкие вывески на зданиях, немецкие флаги, немецкая речь. Перед разрушенной школой — крепко сколоченная виселица. На ней нет казнённых. Ветер раскачивает обрезки верёвок.
На улицах много гитлеровцев. Шагают выпятив грудь, вытягивая, как цапли, ноги. Надвинули каски на лбы. У многих на рукавах паучьи фашистские знаки.
Ванюшка, чувствуется, робеет с непривычки: он ещё никогда не видел сразу так много фашистов. И так близко от себя! Мальчик часто вздрагивает и при каждом подозрительном окрике хватает Надю за руку: «Пойдём отсюда!»
Надя, та бывала уже в захваченном гитлеровцами городе. Не так давно одна из его развалин была прибежищем для неё и ещё нескольких мальчишек и девчонок, удравших с поезда. Он увозил могилёвских детдомовских ребят подальше от беды. А самые отчаянные на короткой остановке выпрыгнули из вагона. Им хотелось убежать на фронт, а очутились ребята во вражеском тылу. Витебск. Здесь беглецы во главе с Надейкой думали даже взорвать немецкий склад. Нашли взрывчатку. Никто не знал, как с ней обращаться. Взрыв, как говорится, произвели. Только и сами погибли все. Кроме Нади. Случайно она осталась невредимой.
Пусть Ваня не беспокоится и не торопит её сворачивать с главной улицы. Надя знает, что делает.
Подошли к кирпичному зданию ремесленного училища. Теперь В^ нём немецкая казарма. Надя долго поправляла мётлы на санках, хотя их и поправлять-то было нечего. Когда ребята тронулись дальше, девочка уже знала, как можно залезть на дощатый сарай, рядом с казармой, и как можно приспособить на здании флаг. В стене торчала железная скоба, в которую, очевидно, вставляли раньше древко.
— Тяни веселее, Ваня!
Ещё один высокий дом. Сохранилась даже вывеска, говорящая, что здесь была когда-то папиросная фабрика. И снова у Нади вынужденная остановка. Минут пятнадцать понадобилось ей, чтобы найти на полуразрушенной фабрике подходящее место для второго флага.
— Пошли, Ваня! — По дороге к железнодорожному вокзалу Надя сказала мальчику: им надо обязательно пошарить в здании, где делали папиросы. Наверно, можно насобирать табачку для партизан. Сидят без курева.
Третью остановку Надя захотела сделать около здания вокзала.
— Видишь? — шепнула Ванюшке. — Даже лестницу у стены кто-то оставил…
Теперь можно поворачивать и к базару.
Хоть народу на рынке толкалось и немало, шума — всего того, чем отличается любой базар — не было. Люди говорили вполголоса. Тайком предлагали один другому кусок чёрного мыла, пачку махорки, гимнастёрку с отпоротыми петлицами… К мётлам никто не приценялся.
Ребят это не огорчало. Главное, дождаться темноты.
Надя оставила Ваню в тележном ряду, а сама решила сходить на бывшую папиросную фабрику.
— Ты не волнуйся. Я быстро.
И верно. Надя обернулась туда и обратно за час, не больше. Даже по её глазам Ваня угадал: вернулась не с пустой торбой. Порадуется партизан Микола да и все курильщики!
Не думали тогда ребята, что табак-то их как раз и подведёт.
С наступлением сумерек Надей ка с Ваней двинулись с базара по намеченному для себя маршруту: вокзал, папиросная фабрика, ремесленное училище. К рассвету на каждом из этих зданий развевался уже наш флаг. Ребята искололи, исцарапали руки, приспосабливая красные полотнища. Замёрзли, пока ждали «подходящего момента». И, конечно, переволновались.
Однако теперь уже все волнения и страхи были, кажется, позади. Так казалось, пока не вышли к дороге, ведущей в Городок.
Там ребят обогнала подвода. В ней сидели полицаи. Лошади остановились. Один из полицаев спрыгнул с саней, приблизился к маленьким путникам.
— Кто такие? Откуда?
— Сироты мы, едва не заплакал Ваня. — Были в Витебске. Идём в Городок. Хлебушка, Христа ради, дяденька!
Полицай пошарил в Надиной торбе, вынул узелок с табаком. Многозначительно ухмыльнулся.
— Мы вас подвезём до Городка.
В Городке допрашивал сам начальник районной жандармерии. Из витебской жандармерии ему только что сообщили: в областном центре вывешены красные флаги. Задерживать каждого подозрительного! А «подозрительные» тёрли кулаками глаза и, притворно всхлипывая, клялись, что они не знают ни про какие флаги, что они шли к бабушке в Городок.
Полевая жандармерия. Немецкий офицер, к которому ввели арестованных, действовал по-своему.
— Партизаны! —закричал он и велел Наде стать лицом к стенке. Предупредил: — Буду считать до трёх. Не признаешься — застрелю.
И гитлеровец считал. И стрелял из пистолета. Пули дырявили стену чуть выше Надиной головы. Она молчала, только с каждым выстрелом вздрагивали её плечи.
После допроса — ночь в холодном подвале. На рассвете—-крики немецких солдат. Ребятам велели выходить и становиться в толпу военнопленных.
Их повели за город.
У противотанкового рва расстреливали. Сначала пленных. Они перед смертью хотели хоть как-то защитить ребят, прикрыть их собой. Кричали палачам:
— Пожалейте детей! — И тут же падали, сражённые пулями, в ров. Упал и Ваня.
В голове у Нади помутилось. Глаза уже ничего не видели. Она почувствовала, что проваливается в какую-то чёрную бездонную пропасть.
Очнулась во рву, среди убитых. Выкарабкалась наверх и по снежному полю побрела в сторону леса. Ноги ступали слабо, словно чужие. Падала. Ползла. Поднималась на ноги и снова падала.
— Она живая, братцы! — услышала над собой чей-то голос.
Партизанский пост набрёл на полуживую девочку.
Она сумела всё же проговорить:
— В штаб меня. В штаб!
* * *
После того, что случилось в Городке, Надя долго не могла понять, как это она всё вынесла и осталась жива. Не хотелось ей рассказывать в отряде ни о чём. Боялась, что командиры не пустят её теперь ни в разведку, ни на другое задание. Девочка же понимала, видела, как переживают за неё и командир дядя Миша, и Иван Степанович, начальник штаба, и комиссар Волков — все. Только разве от них что-либо утаишь? Да и как умолчать было Наде о том, что увидела она во вражеском гарнизоне? Наших военнопленных расстреливают сотнями. Огромный ров, за Городком, доверху завален их трупами. Там лежит и Ванюша.
Вспоминая о Ване, Надейка уже не могла сдержать слёз. Плакала, как только и могут плакать двенадцатилетние девочки.
— Пусть выплачет свою беду-горе, — говорили лесные бойцы. — Полегчает ей немного.
Но ни дядя Миша, ни Иван Степанович не хотели видеть разведчицу в слезах.
— Совсем ты у нас раскисла, — журили они Надю. — Как же мы тебя в разведку с таким настроением пошлём?
Им поддакивал сам начальник разведки Слесаренко:
— Да, да. Нос вешать не годится. За Ванюшку нашего мы немцам скоро отплатим. Помяни моё словом.
Надя крепилась. Редко кто видел уже слёзы на её лице. На лесной поляне вместе со взрослыми девочка училась стрелять по мишеням и кидать гранаты в «предполагаемого противника». Там же, на поляне, она давала партизанскую клятву, присягала на верность своему народу.
Всё бы хорошо, а боевых заданий командование Наде долго не давало. У командиров находилось множество отговорок, чтобы не пускать юную партизанку далеко от своего «лесограда».
Дошло до того, что Надейка сама явилась к Михаилу Ивановичу Дьячкову в штабную землянку и предупредила:
— Дядя Миша! Товарищ командир! Если вы меня не будете пускать на задания, я сама». Вот увидите! Не могу я так! Я же клятву давала!»
Командир знал Надин характер: девочка она отчаянная! С автоматом не расстаётся, гранаты у неё за поясом. Оружие у девочки не отберёшь. Она, и правда, равноправный боец. Присягала вместе со всеми — «не останавливаться ни перед чем, всегда и везде смело, решительно, дерзко и беспощадно уничтожать фашистских оккупантов».
— Ну, вот что. товарищ Богданова. — Командир посмотрел на девочку так, как может смотреть только отец. Но голос у Михаила Ивановича был командирский, строгий. — Вот что». За самовольство тебя». никто не похвалит. Если я узнаю, что Надежда Богданова без разрешения ушла из расположения отряда, то скажу: «Это не та Богданова. Не наша! Наша — боец дисциплинированный.»
Чувствуя, что партизанка Богданова вот-вот разревётся, дядя Миша поспешил её утешить:
— Немного уж осталось тебе ждать. Дня через три». собирайся в дорогу.
Командир не обманул: на третий день после разговора с ним Богданову позвали в штабную землянку.
Там уже было всё командование. Начальник разведки Слесаренко, которого Надя называла дядей Ферапонтом, шагнул девочке навстречу:
— Решено и подписано, — улыбаясь сказал он. — Идём с тобой вдвоём, Надейка. Балбеки… Знакома тебе такая деревенька?
Надя уже знала, Балбеки — никакая не деревенька, а большое село. Немцы превратили его в свою крепость: понаставили огневых точек, врыли в землю танки, заминировали дороги».
По пути в Балбеки дядя Ферапонт объяснил Наде задачу: «Осторожно проникнуть в село и очень точно установить, где у немцев замаскированы пушки, пулемёты, где расставлены часовые, с какой стороны сподручнее ударить по врагу».
* * *
Стоял хороший морозный денёк. Морозец сошёлся с тёплыми солнечными лучами и везде посадил иней. Иней был даже у Надейки на ресницах, отчего они стали похожи на белые шерстинки. Такая вот, заиндевелая, маленькая девочка и предстала перед немецким часовым у околицы села. Нищенская торба была у неё за плечами^.
Немец не стал даже останавливать побирушку. Мало ли их ходит, осиротевших, бездомных?
Слесаренко пришлось помёрзнуть в ельнике, недалеко от Балбеков, пока Надя обошла деревенские хаты, собирала подаяние. Если где-то девочке ничего не подавали, она особенно и не огорчалась.
Легче будет котомка. С ней нужно обойти всё село и всё увидеть, запомнить.
Смеркалось, когда Надя возвращалась на то место, где оставила она дядю Ферапонта. Теперь её встретили в частом ельнике и командир отряда, и начальник штаба. Чуть ли не весь отряд, прикрываясь темнотой, подвинулся к самым Балбекам.
Партизаны ждали разведчицу. Что она сообщит?
Надя вернулась вовремя.
— Я знаю, с какой стороны лучше. Ночью». Самое опасное — пулемёты на горке».
* * *
До ночи у Нади было ещё много времени, чтобы рассказать о своей разведке.
Партизанский отряд ударил по фашистам с обоих концов села: пулемётные
очереди рассыпались там и тут. Было слышно, как секли пули воздух. Он дрожал, разрывался от выстрелов. И всё равно было слышно, как орали ошалелые гитлеровцы. Партизаны «выковыривали» их из хат.
Гитлеровцы выскакивали в нижнем белье, удирали, по-воровски пригибаясь, прячась за сугробами. Только их всё равно догоняли партизанские пули.
Надя впервые видела ночной бой. впервые сама участвовала в нём. Правда, Слесаренко не отпускал её от себя ни на минуту. Вместе они лежали за углом хаты, стреляя по фашистам. Вместе бежали на ту горку, откуда бил, не умолкая, вражеский пулемёт. И даже гранаты кинули в одно и то же время. После взрывов пулемёт уже не стрелял. Но и Надиному товарищу дяде Ферапонту уже трудно было подняться с земли: осколком или пулей угодило в левую руку.
Перевязывая Слесаренко руку, Надя видела, как взмыла в небо зелёная ракета — сигнал отходить в лес. На мгновенье кипящим огнём шар выхватил чёрную стену леса и дорогу, ведущую туда. По ней, как и было условлено, отходили партизаны.
— Дядя Ферапонт! — Надя тормошила начальника разведки. — Надо уходить! Вставайте! Обопритесь на меня!
До леса Надя и раненый доползли, когда партизан там уже не было. Но дорога в лагерь была известна обоим.
Ветви елей хлестали по лицу, корни цеплялись за ноги, а девочка с начальником разведки всё шли и шли.
Ступать по заснеженному лесу становилось всё труднее и труднее.
Слесаренко окончательно выбился из сил: потерял много крови. Провалившись в снежную яму, раненый уже не мог сам из неё выбраться. Да и Надя уже обессилела.
— Оставь меня, слышишь? — прошептал Слесаренко. — Мы погибнем так. оба. Ты должна идти, Надя. Позовёшь наших. Запомни только это место.
Надя поднатужилась и помогла выбраться партизану из западни.
Он просил:
— Иди, Надя. Так будет лучше. — И уже командирским голосом: —Тебе приказывает начальник разведки!
Надя наломала еловых лапок, устроила дяде Ферапонту постель.
— Вы только не усните, а то замёрзнете, — предупредила Надя. — Мы будем вас кричать. Я скоро приду сюда.
* * *
…Холодное ночное поле. Впереди в лунном свете сверкнул на миг белыми стволами берёз перелесок и мигом погас.
Прямиком по полю Надя шла к перелеску.
Налетел ветер, девочке показалось, что под его напором деревья отодвинулись куда-то вдаль.
Надя падала, но тут же поднималась и шла, шла, шла…
До партизанского лагеря оставалось километров семь, когда девочка набрела на лесной хутор.
В одной хате горел яркий свет.
Возле крыльца топталась пара запряжённых в дровни коней.
Подкравшись к окну, Надя заглянула в хату. Там за столом ужинала целая ватага полицейских.
Заслышав конский топот, полицаи высыпали на крыльцо. Их кони были уже далеко, у самого бора.
Надейка погоняла разгорячённых коней по полю, по лесной просеке.
Лес внезапно обрывался и через две- три сотни метров снова вставал стеной. И тогда Наде казалось: не она с конями приближается к бору, а он сам наступает, стремительно несётся навстречу.
В чаще можно было ехать только шагом. Удивительно, как это кони с санями не застряли в каком-нибудь буреломе!
Начальника разведки Надя нашла на том же месте, где оставила. Она помогла ему вскарабкаться в сани.
— Погоняй, Надюша! Родная ты моя! — поговаривал дядя Ферапонт, с благодарностью поглядывая на девочку.
Была ещё трудная дорога через лес. И настоящая, раскатанная — через поле.
У выхода «партизанской тропы>> из бора девочку и раненого партизана окликнули:
— Стой! Куда вас несёт?!
Слесаренко узнал голос своего друга, дозорного партизана.
Надя остановила коней. Друзья стояли, обнявшись и молчали. Не верилось, что встретили друг друга снова.
— А ты шла бы ко мне на руки, девочка, — предложил Наде незнакомый ей дозорный.
— Это, Николай, партизанка! — сказал другу начальник разведки. — Партизанка Богданова». Надежда Александровна. Прошу любить!
* * *
Наде Богдановой удалось бы совершить немало ещё боевых подвигов, если- бы она подольше побыла в отряде партизан. Вышло, однако, так, что в ту же зиму сорок второго года юная разведчица рассталась с боевыми товарищами.
Надя вместе с партизанами-подрывниками ставила мины на железной дороге и шоссе. Когда девочка, сделав своё дело, отходила к лесу, её встретили полицаи. Стали обыскивать и нашли в торбочке куски тола, взрывчатого вещества. Надя уже не раз обманывала и полицаев, и гитлеровцев. В тот раз тоже хотела выкрутиться, прикинувшись нищенкой. Да прямо на глазах у полицейских в это время взлетел на воздух железнодорожный мост — сработала поставленная ею мина.
Полицаи сразу догадались, чья это работа. Они бросились избивать девочку, связали ей руки и уложили в сани.
Когда партизаны, Надины товарищи, спохватились и стали искать девочку, она была уже далеко от места взрыва. Её увезли полицаи, увезли в гестапо на допрос.
Пытали фашисты долго и жестоко.
Ей выжгли на спине пятиконечную звезду. Её обливали на морозе ледяной водой, бросали на раскалённую плиту…
Надя, стиснув до крови губы, молчала. Она выдержала все пытки и не выдала партизанскую тайну.
Не добившись от девочки признания, гестаповцы приняли решение — расстрелять партизанку. Надю бросили в сарай и заперли там до утра вместе с другими арестованными.
Ночью Наде удалось выбраться из сарая. Собрав последние силы, она поползла в сторону леса, надеясь добраться до своих.
Надю нашли в сугробе партизаны, отправившиеся к ней на выручку. Принесли на руках в село Заналючки, где разместился отряд. Партизаны должны были тогда покинуть свою стоянку. Надя была так больна, так изувечена, что в дальнюю дорогу брать её партизаны не рискнули. Оставили на попечение крестьянок из Заналючек. Они выходили, вылечили девочку, и всё же воевать ей было уже нельзя: совсем ослабло зрение.
После войны Надя Богданова пролежала несколько лет в госпитале. Там ей сделали операцию, и она стала хорошо видеть.
Надежда Александровна Богданова за свои боевые дела награждена орденом Боевого Красного Знамени.
* * *
Имя юной героини — пионерки Нади Богдановой — занесено в Книгу почёта Бепорусской республиканской пионерской организации имени В. И. Ленина.