На гумне — Скребицкий Г.А.

Весь день мы с товарищем бродили на лыжах по лесам и овражкам, разыскивая зайцев. Цель охоты у каждого из нас была своя: мне хотелось выследить и застрелить русака, а Александр Петрович, мой приятель — художник, но вовсе не охотник,— желал просто побродить со мной по зимнему лесу и сделать интересные зарисовки в свой, альбом.
Наша охота удалась вполне. День выдался на редкость хороший. Ясный, тихий и не холодный. Солнце то скрывалось за лёгкими облачками, то вновь показывалось и даже слегка пригревало, так что начинало казаться, будто наступает весна.
В ветвях старых елей звонко перекликались синицы, и уже совсем по-весеннему возле старых пней бегали по снегу какие-то тонконогие комарики. Значит, и их пригрело неяркое зимнее солнце, разбудило и выманило на часок-другой из уютных зимних квартир под древесной корой.
Мы брели не спеша, разглядывая на снегу различные следы зверьков и птиц. Потом присаживались на пенёк.
Александр Петрович вынимал свой альбом и делал набросок какого-нибудь усыпанного снегом дерева или быстро зарисовывал дятла, долбившего шишку в своей кузнице.
Наконец посчастливилось и мне. У самой лесной опушки из-под куста выскочил матёрый русак и, приложив уши, помчался прочь. Я выстрелил, и заяц, перекувырнувшись, остался на месте.
— Здорово! — крикнул приятель. — Подожди, не трогай, дай я его вот так и зарисую, как он ткнулся после выстрела в снег.
Александр Петрович сделал зарисовку, я подвязал зайца на ремень, и мы тронулись из лесу к деревне, где собирались переночевать.
До деревни было не больше полукилометра. Мы быстро пересекли поле и очутились на просторном деревенском гумне.
— Ну вот и пришли! — сказал я. — А не хочется так рано в дом идти, давай-ка посидим здесь немножко.
Мы подошли к ржаному скирду. После целого дня ходьбы по зимнему лесу приятно сбросить с ног тяжёлые лыжи и растянуться на соломе.
Отдыхая, мы поглядывали вдаль, на заснежённые поля и перелески. Солнце спускалось к горизонту, и в его последних лучах всё поле казалось уже не белым, а золотисто-розовым. Стая галок, переговариваясь на лету, пронеслась над полем и уселась на ветлы замёрзшего пруда. За прудом по косогору виднелись усыпанные снегом домики деревни. Оттуда слышался весёлый смех и крики ребят. Потянул ветерок и принёс из деревни запах дымка и тёплой печёной картошки.
— А не пора ли нам пойти закусить? — предложил Александр Петрович.
Я тоже почувствовал, что пора, и уже собрался вставать.
Но вдруг приятель схватил меня за рукав.
— Тише, тише! — зашептал он и кивком головы указал направо.
Я оглянулся. По полю из ближайшего овражка прямо к нам на гумно бежала целая стайка каких-то птиц. Они были тёмно-серые, толстенькие, похожие на крупных, уже подросших, цыплят. Птицы бежали гуськом, одна за другой, и были очень хорошо видны на чистом снегу.
«Куропатки!» — сразу узнали мы и замерли в ожидании.
Птицы добрались до гумна и, как домашние куры, разбрелись по нему. Они бегали по дорожкам, склёвывая насоренные зёрнышки. Некоторые подбежали к нам совсем близко, так что можно было разглядеть каждое перышко. Мы боялись пошевелиться, чтобы не потревожить этих чудесных полевых курочек, которых зимняя бескормица заставила, забыв всякую осторожность, искать еды возле жилья человека.
Наевшись досыта, куропатки также гуськом, одна за другой, направились с гумна обратно к заросшему кустами овражку.
Мы тоже встали и пошли в деревню.
— Да, такая зима для куропаток — гибель,— сказал мой приятель. — Уж очень снега много, разве из-под него корм достанешь! Вот и жмутся, бедняги, к деревне на гумна.
— Только и здесь им несдобровать, — ответил я. — Как ребята заметят, всех переловят.
— Это верно, — с грустью согласился Александр Петрович. — А жаль. Сколько бы выводков от одной этой стаи развелось! Ты всё-таки в деревне никому не рассказывай, что мы их здесь видели, — добавил он. — Может, как-нибудь и уцелеют.
Придя в деревню, мы зашли ночевать к нашему старому знакомому, бригадиру колхоза. Иван Васильевич сразу засуетился:
— Ах, батюшки мои, гости пришли, а жена у меня сегодня на скотном дворе дежурит. Чем же я вас угощать-то буду?
— Ну, тогда давай, дядя Ваня, вместе хозяйничать,— весело ответил Александр Петрович.
Мы разделись и быстро взялись за дело. Не прошло и получаса, как на столе уже кипел самовар и мы, закусив, пили крепкий чай с душистым липовым мёдом.
А тем временем сынишка Ивана Васильевича успел сбегать на деревню к своим товарищам и рассказать деревенским мальчикам, что к ним пришли охотники и принесли убитого зайца.
И вот в нашу комнату, конфузливо оглядываясь, один за другим начали пробираться красноносые, разрумянившиеся от катания с горы мальчуганы. Они осторожно подходили к углу, где висели мои охотничьи доспехи, и переговаривались между собой, разглядывая ружьё, патронташ и убитого зайца.
— Покажи-ка им, что ты нарисовал, — попросил я приятеля.
Он охотно согласился. Мы убрали со стола посуду, и Александр Петрович разложил свои рисунки. Ребятишки обступили стол и с восхищением начали всё разглядывать.
— Прямо как живой, даже перышки видно! — восторгались одни, рассматривая дятла.
— А ты глянь-ка — заяц-то какой! Так и уткнулся в снег! — кричали другие.
Мы отошли в сторону, чтобы не мешать ребятам.
— Ну и спец рисовать! — блестя от восторга глазами, воскликнул высокий черноглазый мальчуган, показывая своему товарищу рисунок синички. — Вот бы его к нам на гумно сводить… — Мальчуган не договорил и осекся.
Самый старший из ребят, степенный паренёк, строго посмотрел на говорившего и тихо ответил:
— Ведь сказано было молчать. Перебьют всех — вот и конец.
Я толкнул Александра Петровича:
— Ты слышал, что они говорят? Это про куропаток.
Тот кивнул головой и подошёл к столу:
— Ну, ребятишки, нравится, как я рисую?
— Очень нравится! — отозвались все разом.
— А нет ли у вас чего-нибудь интересного, чтобы мне нарисовать? Может, птицы какие здесь водятся?
— Какие у нас здесь птицы, — усмехнулся старший паренёк, — одни галки да вороны летают.
— А мы вот с охоты через гумно шли, там на снегу много птичьих следов видели.
При этих словах все ребята тревожно переглянулись,
— Наверное, вороны и наследили, — быстро отозвался маленький курносый мальчуган.
— Нет, ребята, у вороны след не такой, — вмешался я. — Это будто куры бродили, только следы поменьше.
— А может, и куры, — равнодушно ответил старший из ребят. — Ну, насмотрелись,— обратился он к товарищам, — теперь айда на пруд кататься.
— Подождите-ка. — Я достал из кармана свой билет «Общества охраны природы» и передал парнишке.
Он прочитал и вопросительно взглянул на меня, видимо не понимая, зачем я это сделал.
— Мы ведь знаем, что зимой этих птиц стрелять нельзя, — сказал я. — Не бойтесь, мы их не тронем. А вы-то знаете, что это за птицы?
Паренёк доверчиво усмехнулся:
— Конечно, знаем — куропатки. Потому и молчали — боялись: ну-ка вы их переколотите! А мы их на гумне нарочно подкармливаем. У нас при школе кружок юннатов есть, мы ведь тоже за охрану природы боремся.
— Ну вот, значит, вместе и будет охранять,— сказал мой приятель.— А я вашему кружку альбом зимующих птиц нарисую, хотите?
— Хотим! — радостно отозвались ребята.
Все снова расселись на лавке, и мы проговорили до самой ночи. Ребята рассказывали нам, как работает их кружок и как они теперь, в зимнюю пору, подкармливают различных птиц.
Наутро мы с приятелем опять пошли за зайцами и у околицы встретили знакомых ребят. Они спешили в школу в соседнее село.
— Наших не побейте! — весело крикнули они.
— Не побьём, не бойтесь, — так же весело отозвались мы.
Я смотрел вслед уходящим мальчуганам, и мне было радостно и немножко стыдно, что вчера на гумне я так дурно о них подумал.
И, словно угадывая мои мысли, приятель сказал:
— Славная ребятня! На таких положиться можно.