Друг сердечный — Скребицкий Г.А.

После уроков юные натуралисты задержались в школе, чтобы устроить в саду птичью столовую.
Трудились почти до вечера. Зато, когда на следующее утро в школу собрались остальные ребята, все, как один, по достоинству оценили работу.
Столпившись в классе, они с любопытством смотрели в окно.
За стеклом виднелся школьный сад, весь засыпанный снегом, а на полянке, словно беседка, красовался новый кормовой столик для птиц. На нём толкалась и торопливо склёвывала зёрна конопли целая стайка воробьев.
Прошло несколько дней. Птицы охотно посещали кормушку.
Кроме воробьев, в ней побывали синицы, щеглы и степенные красногрудые снегири.
А вот однажды в птичью столовую явился совсем новый гость. Ребята никак не могли узнать, кто он такой. Прилетел незнакомец вместе со стаей воробьёв. Но он был вдвое крупнее и издали казался совсем чёрным. Усевшись на кормовой столик, он с большим аппетитом принялся за еду.
— Да ведь это скворец, — сказал подошедший к ребятам учитель Иван Сергеевич. — Наверное, у кого-нибудь из клетки вылетел. Хорошо, что на вашу кормушку наткнулся, а то бы ему туго зимой пришлось.
— Замёрзнет он, — заволновался кто-то из мальчиков, — ведь скворцы зимуют в тёплых странах, а не у нас.
— Это не страшно, перезимует, — ответил Иван Сергеевич. — Птиц ведь гонит на юг не холод, а голод.
— А чем же его кормить?
— Ну, насчёт еды скворцы не очень разборчивы, — сказал учитель. — В природе едят насекомых, червей, разные ягоды, в неволе же и от каши, и от мочёного хлеба не отказываются. Лучше всего каши ему положить. Сухую кладите, иначе примёрзнет.
Так ребята и сделали. Только очень боялись: ну как их новый гость почему-нибудь перестанет посещать кормушку? Но все опасения оказались напрасны: на следующее утро скворец уже был на месте. С тех пор он совсем прижился в саду возле школы.
Скворец вовсе не боялся людей. Когда ребята приходили в сад и клали в кормушку птицам еду, он тут же слетал на столик и принимался за угощение.
— Совсем ручной, — говорили дети, — только в руки не даётся.
А однажды скворушка прямо превзошёл сам себя. Когда самый деятельный из юных натуралистов, Петя Зайцев, нёс ему корм, скворец вдруг слетел с дерева, сел Пете на голову да так и доехал до самой кормушки. Все видевшие эту сцену были в полном восторге.
Каждое утро, придя пораньше в школу, ребята бежали в сад, несли птицам еду и, уж конечно, приносили что-нибудь вкусное своему скворушке.
* * *
Но вот как-то раз, прибежав пораньше в школу, ребята увидели в коридоре незнакомого старичка.
Он подошёл и приветливо поздоровался:
— Здравствуйте. Пришёл к вам по важному делу. Мне сказывали, что к вам в сад скворец залетел. Так возле школы и околачивается.
Ребята сразу насторожились: наверное, этот старик хочет поймать их скворца.
— У нас в саду птичья кормушка. Разные птицы туда прилетают, уклончиво ответил Петя Зайцев. — Мы их ловить не дадим. Мы охраняем природу.
Старичок одобрительно закивал головой:
— Охраняйте, дело хорошее. Я тоже природу люблю. А насчёт скворца я вот к чему: у меня свой был, подобрал его ещё махоньким птенчиком, выходил, выкормил, совсем ручной вырос, по дому свободно летал. Да недосмотрел я: на прошлой неделе в форточку вылетел. Жалко — погибнет зимою.
Ребята переглянулись: «Говорить или нет?» Наконец Петя сказал:
— К нам каждое утро скворец прилетает. Может, и ваш. Только он не погибает, весёлый такой. Мы его ловить не дадим. Он на воле гораздо лучше перезимует, чем в комнате.
— Ну, раз вы его кормите, охраняете, пусть у вас и живёт, — охотно согласился старик. — Я ведь тужил, что погибнет. Уж больно занятный. Бывало, хожу по комнате, а он на голову сядет и ездит взад-вперёд, а сам распевает, на весь дом заливается, будто в лесу. Я его разговаривать учить начал. Скворцы это могут не хуже попугаев. Бывало, посажу в клетку, сам напротив сяду и повторяю всё одно слово, а он сидит тихо-тихо, слушает, значит, а потом и сам начнёт повторять. Только сразу трудно ему по-нашему, по-людски, слова выговаривать, не очень понятно у него получается. Ну, всё равно, как повторит, я сразу ему за старание награду — сахару или печенья. Смышлёный, старательный был, да вот беда — не усмотрел я за ним, улетел.
Ребята ещё раз переглянулись.
— Если хотите, пойдёмте с нами в сад, — предложил Петя. — Мы сейчас птицам корм понесём, наверное, скворец уже ждёт.
— Я с радостью, я птиц люблю, — заторопился старичок. — Может, и вправду скворушку своего увижу. Идёмте, ребятки.
* * *
Все вместе вышли в сад, пошли по узкой тропинке.
Только стали подходить к кормушке, скворец тут как тут. Уселся на столик, головку то на один, то на другой бок наклоняет, смотрит на ребят наверное, угощения ждёт.
— Ах, батюшки, да ведь это он, он самый и есть! — заволновался старичок. — И хвост маленечко выщипан, сорока его пощипала, тоже в комнате у меня ручная живёт… Скворушка, скворушка! — поманил он. — Куда же ты залетел, друг сердечный?
Скворец приподнял головку, весь насторожился, будто прислушиваясь к чему-то давно знакомому. Послушал, послушал и вдруг — фр-р-р-р-р! — прямо с разлёта старику на голову. Уселся и затрещал, залопотал что-то, торопясь, даже захлёбываясь: «Др-др-сердч… сердч…»
— То-то, друг сердечный, — укоризненно пробормотал старичок. — А сам от сердечного друга марш в окно — и поминай как звали.
Старик приподнял руку. Скворец тут же сел на ладонь.
— Сладенького просит, — пояснил старичок. — До сладкого большой охотник.
Он достал из кармана крошки печенья и предложил скворцу. Тот охотно съел тут же, не слетая с ладони.
— А теперь лети, лети куда знаешь, — добавил старичок. — Улетел от меня — значит, и дружба врозь.
Но скворец, видно, решил иначе. Он взлетел и уселся снова на голову своему хозяину.
Тот обернулся к ребятам, развёл руками и весело сказал:
— Ну что с ним поделаешь? Я же его не ловлю, не держу насильно.
— Верно, верно! — закричали все наперебой. — Ваш. Ручной, ручной он. Пусть у вас и живёт, если хочет.
— Сами видите, — улыбнулся старичок и добавил: — Кажись, неразумная тварь, а прежнее добро всё-таки вспомнил. От сердечного дружка улетать не хочет.
Так скворец и уехал, сидя на голове своего воспитателя. Ребята проводили их до калитки и ещё долго кричали вслед:
— До свидания! Прощай, друг сердечный!