Домик в саду — Черный С.

В саду было пусто. Только на полянке, за елками на весь сад весело стучал топор. Стучал да стучал.
На стук топора из белого дома приплелась кошка Маргаритка. Села на кучу прошлогодних листьев и видит: стоит среди поляны рыжий плотник Данила и тешет бревна. Обошла кошка вокруг Данилы, обнюхала пахучую желтую щепку, которая, как сумасшедшая, прыгнула к ней прямо на нос из-под топора, и давай мяукать.
— Мяу-мур, — мур и мяу, — я знаю, что это будет.
— А что, госпожа кошка? — вежливо спросил скворец с березы и нагнул вниз голову со своей жердочки.
— Мняу! Вам очень хочется знать?
— Чики-вики, очень.
— Видите ли в том белом доме живут две девочки…
— Розовая и белая?
— Мяу, да, и у них есть папа, такой огромный папа, в два раза больше самой огромной собаки. Да. Так вот этот папа вчера заказал плотнику Даниле для своих детей дом…
— Чики-вики, скворечник.
— По-вашему — скворечник, по-нашему — дом…
И вот — хлоп, где-то щелкнула дверь, и с крыльца белого дома понеслись вперегонку к полянке две девочки: одна розовая, поменьше, круглая, как колобок, — Тася; другая в белом, длинненькая и худая, как жердочка, — Лиля.
Прибежали и давай прыгать вокруг Данилы:
— Данила, Данил ушка, миленький, самый миленький, когда же дом будет готов?
— Через месяц.
— Ай-яй-яй! Да вы не шутите, мы серьезно вас спрашиваем…
— Ну, через неделю.
Тася и Лиля посмотрели друг на друга, вздохнули — вот тебе раз!
— Сегодня будет готово к обеду, — сказал Данила, улыбаясь в рыжую бороду. — А что мне за это будет?
— Все, все, все! Все, что хотите!
— Ладно. Все так все.
Гуп! Гуп! — и топор опять заходил по бревну.
Распилил Данила бревно на четыре куска, заострил концы, словно карандаши очинил, и вбил в землю.
— Ловко, — сказала кошка, — это он будет пол настилать.
А из белого дома приковылял еще один человечек: кухаркин сынок, Василий Иванович, весом с курицу, двух лет, с хвостиком, румяный, как помидор. Пришел, палец в рот, вытаращил глазки, пустил слюну и смотрит.
— Васенька, иди-ка, червячок, сюда, посмотри, — позвала Лиля и посадила рядом с собой на бревно.
Сидят, как галки, все четверо: Лиля, Тася, кошка и Василий Иванович и смотрят.
Хорошо!
А Данила старается. Знает он, каково ждать, когда дом строится! Притащил из сарая доски, собрал быстро стенки, — хитрый был, молчал, а все у него было заготовлено, — вставил раму, приложил так, чтобы окно к речке выходило, чтобы все можно было видеть: и лодки, и уток, и купальную пеструю будку…
— Мур-мяу! — сказала кошка и ткнула Лилю головой. — Окно со стеклом, как же я буду через окно лазить?! Это он, верно, нарочно, за то, что я у него вчера ватрушку стянула…
— Да не приставай ты, чучелка, — Лиля не понимала кошкина языка, да и некогда было с ней возиться.
— Данила, Данила, — запищала Тася, — а, Данила? Уже можно жить?
— По-го-ди… Какая смешная девочка! — заскрипела скворчиха над головой у Таси. — Как же можно жить без крыши и без дверцы? Ага, вот и дверцы! Какие большие и совсем не круглые! Ничего он не понимает, этот Данила…
Кошка посмотрела одним глазом на скворчиху и лениво зевнула:
— Мняу… Эй ты, скворечная курица, иди-ка лучше в свой ящик спать! Сама ты ничего не понимаешь, а еще рассуждаешь, тоже…
Скворчиха сделала вид, что не слышит, — стоит ли со всякой, кошкой связываться!
— С новосельем! — сказал Данила, взял топор под мышку, набил трубку, закурил и ушел.
— Ай да домик! Настоящая крыша, настоящие дверцы, настоящее окно… А внутри как хорошо, прямо запищишь от удовольствия, по бокам лавочки, как в вагоне. Под окном столик на крючках, смолой пахнет, чистенький такой, словно его кошка языком облизала.
Стекла в окошке переливаются, а за окном, как на ладошке, вся голубая река: утки плывут и кланяются, верба на берегу зелеными лентами машет, желтый катерок пробежал, фыркая, как мокрая собака. Хорошо!
Посмотрела Лиля на Тасю, Тася на Лилю, Василий Иванович на кошку и кошка на всех, — вдруг что-то все вспомнили и сразу затормошились.
А мебель? А картинки? А занавески? А кухня? А посуда?
— Ах ты, Боже мой, какие мы свистульки! Подхватили девочки Василия Ивановича, — одна справа, другая слева, — под мышки, как самовар, и понесли к дому. Кошка осталась.
Ходит да нюхает все: новый домик, надо же привыкнуть. Смотрят с березы скворец и скворчиха и удивляются — никогда еще в саду они такого чуда не видали. Впереди шагает Василий Иванович, пыхтит и волочит по земле красный коврик, за ним вприпрыжку Тася с целым кукольным семейством на руках, за ней Лиля с жестяной кухней, с резной полочкой, с самоваром, за ними мама с занавеской и с посудой (такая большая, а с девочками играет!), за ней папа, широкий, как купальная будка, идет, очками на солнце блестит, а в руке молоток и картинки, за ними кухарка с морковками, а в самом хвосте черная собака Арапка — ничего не несет, идет, язык высунула и тяжело дышит…
— Чики-вики, — запищала скворчиха, — идем скорей в скворешник, у меня даже голова закружилась…
Пошла работа! Разостлали в домике коврик, углы утыкали зеленой вербой, прибили картинку — «мальчика-с-пальчика», приколотили полочку, расставили посуду, накололи занавеску — и готово.
Папа с кухаркой Агашей были оба толстые и никак не могли пролезть в дверь, как ни старались. Поздравили девочек со двора с новосельем и ушли. А мама, маленькая, худенькая, осталась было с ними жить, все расставила, все прибрала, вытерла Василию Ивановичу нос, сняла с волос малиновую ленту и повязала ее кошке, ради новоселья, вокруг шеи и только собралась с ними стряпать, как ее позвали в белый дом… Ушла, как ее ни просили остаться.
— Нельзя, — говорит, — червячки. У вас свой дом, у меня свой, — как же дом без хозяйки останется? До свиданья!
Так и ушла.
— А кто же у нас будет хозяйкой? — спросила Тася.
— Я, — сказала Лиля.
— А я?
— И ты тоже.
— А Василий Иванович?
— Наш сын.
— А кошка?
— Судомойка.
— Мняу! Скажите пожалуйста! — обиделась кошка. — Почему судомойка?
— Потому что тарелки лижешь, — захрипела старая Арапка, хлопая, как деревяшкой, хвостом по полу.
— А ты не лижешь?
— Лижу, да не твои.
— Эй, вы, не ссориться. — Тася топнула башмачком, взяла ведерко и пошла к реке за водою.
Возле дома на траву поставили кухню, собрали щепок, растопили плиту, перемыли в ведерке морковку, нарезали и поставили вариться, а сами опять в дом.
Только уселись и затворили дверцы, — слышат из белого дома кто-то спешит, задыхается.
— Молчать, сидеть тихо! — скомандовала Лиля.
Тася посмотрела в щелку и уткнулась губами в Василия Ивановича: смешно, хоть на пол садись, а рассмеяться нельзя.
А за дверцами стоял важный человек: брат Витя, — приготовишка, в длинных штанишках, — с девочками играть не любил, — стоял и смотрел.
— Отворить? — шепнула Тася.
— Пусть просит.
— Эй, вы! — раздалось за дверью.
Ни гу-гу.
— Да пустите же, курицы!
— Пустить? — опять шепнула Тася.
— Слушай, — Лиля подбежала к двери и взялась за крючок, — мы тебя пустим жить, только, только…
— Что только?
— Что ты нам принесешь в дом?
— Жареного таракана.
— Кушай сам! Нет, — ты всерьез скажи…
— А вот, а вот… я вам… выкрашу крышу!
Т..х! Крючок слетел, и дверь чуть сама не спрыгнула с петель, дом так и закачался.
— Выкрасишь крышу?!
— Могу!
— В зеленую краску?!
— Могу и в зеленую.
Витя был большой мастер. Через полчаса крыша была зеленая, как лягушка, и Витины руки были зеленые, и кошкин хвост был зеленый (зачем суется?), и даже на Тасин башмак капнула зеленая краска.
Вода в кастрюльке закипела. Вытащили морковку, разрезали на кусочки, разложили на тарелочки и дали всем — и Василию Ивановичу, и Арапке, и кошке.
А когда пообедали, опять заперли дверь на крючок, тесно-тесно уселись на лавочке и давай петь:

Замечательная песня.
Целый день не вылезали из домика, и когда позвали их обедать в большой дом, так и не пошли, заставили все принести к себе в домик.
Так и просидели до вечера. Ночевать в домике им не позволили, да и холодно, — пришлось идти всей компанией в белый Дом, в свою детскую. Ах, как не хотелось!
Ушли. Луна вылезла из-за речки. В домике стало пусто и тихо. Совсем тихо. Кошка проводила детей и вернулась.
Обошла домик кругом, — дверь на задвижке. Какая досада!
Там за лавочку во время обеда завалился кусочек котлеты, завтра прозеваешь — Арапка съест. Она на это мастерица!
Сидит кошка, зевает: идти в сарай на стружки спать или здесь перед дверью клубком свернуться?
И вдруг прислушалась, — шуршит что-то в домике, шуршит да шуршит. Забежала с другой стороны, ухватилась когтями за окно, смотрит: сидит на столике за стеклом мышь и ест кошкину котлету, лапками так и перебирает.
— Ах ты, разбойница!
Рассердилась кошка, даже зубами заскрипела. А мышь увидела ее, смеется, хвостиком машет, дразнит, — за стеклом не страшно.
Свалилась кошка на траву, посидела, подумала и пошла к дверям.
— Тут и лягу… Утром Лиля и Тася двери откроют — покажу я тебе, как чужие котлеты есть!..
Не знала она, глупая, что в углу, когда плотник Данила пол сбивал, один сучок из доски выскочил: много ли мышке надо, чтобы уйти?…