Белка-мореплавательница — Чёрный С.

Перед закатом море было спокойное, кроткое и ровно дышало, словно грудной младенец во сне. Мальчик из белого пансиона очень сердился. Его парусный фрегат «Nemo» ни за что не хотел тронуться с места, паруса, как обвисшие тряпки, вяло шевелились на реях, по палубе лениво разгуливали слепни и осы, точно под ними не корабль был, а какая-нибудь неподвижная плавучая купальня.
Пробовал мальчик, шлепая по воде пятками, подталкивать корму, дул в паруса… Но толкай не толкай, дуй не дуй, раз ветер уснул в прибрежной долине или умчался за облака — на парусах далеко не уедешь.
В пансионе гулко зазвенел гонг. Ужинать! Хочешь или не хочешь, об этом тебя не спрашивают… Бан-бан-бан! Жареный кролик, яблочный мусс…
На всякий случай привязал мальчик свой фрегат к прибрежному камню и поскакал на одной ноге к белой веранде. А на веранде после ужина новый постоялец показывал детям фокус: в одно ухо вставлял франк, из другого вынимал пачку папирос, из правого глаза вытаскивал спичку, из левого мундштук… Прямо не человек, а походная табачная лавочка! И забыл мальчик наглухо о своем фрегате, гордом, трехмачтовом корабле «Nemo», который, натянув бечевку, тихонько покачивался у желтого камня на средиземной лазурной воде.
* * *
Белка уже давно присматривалась с прибрежной сосны к странному плавучему дому. Корабли часто проходили мимо, а рыбачьи парусные лодки причаливали к самому берегу, откуда дюжие рыбаки втаскивали их по гладким бревнам в пестрые сараи. Но этот маленький корабль, с которым целый день возился сегодня загорелый мальчик, так мал, что мальчик даже одну ногу на нем бы не уместил… «Быть может, это не корабль, а корабельный детеныш, который когда-нибудь вырастет и станет взрослым кораблем?» — подумала белка. Она не знала, что это «игрушка» и что среди всех детских фрегатов на побережье «Nemo» был больше всех.
Белка осмотрелась по сторонам — с высокой сосны весь берег перед глазами, — привстала на лапках и внимательно пошевелила усами: никого. И люди, и собаки, все ушли ужинать, у них ведь еда по часам, не то что у белок…
Спрыгнула к корявому подножью, взволнованно пискнула и косыми прыжками, поставив хвост трубой, поскакала к фрегату. Чудесный корабль! Ну совсем будто для белки построен, как раз ей по росту. Интересно, чем его мальчик нагрузил? А вдруг орехами? Или хотя бы каштанами?.. Мальчишки ведь тоже очень любят эти лакомства.
Любопытный зверек вытянул на камне усатое рыльце вперед, обнюхал бечевку. Нет, по бечевке не перейдешь — и тонка, и провиснет… Но белка не черепаха. Лапки на пружинках, хвост рулем. Она прицелилась, потопталась мгновение на задних лапках и распластанной рыжей метелкой легко и плавно перелетела на палубу фрегата. Фрегат грузно качнулся… Слабая петля бечевки от толчка соскочила с камня, предзакатный ветерок давно уже лопотал в парусах — паруса туго вздохнули… Белка, быстро и осторожно припав к палубе, как крыса, обнюхала все углы, свесила даже рыльце вдоль борта: никаких орехов, корабль массивный, ни дупла, ни щелочки. Но что же это плавучий домик так на бок лег? И так покачивается? И так скрипит? Обернулась белка к берегу… Цвик! До свиданья, будьте здоровы. Между берегом и кораблем танцуют в воде багрово-золотые закатные краски. Перепрыгнуть? Но лапки дрожат, пол качается, и берег, милый твердый берег, все дальше, все дальше, все дальше… Первый раз в жизни растерялась белка, не доверилась своим лапкам и хвосту, прижалась к зыбкой плавучей доске и задрожала-затрепетала от усов до хвоста.
* * *
В закатной полумгле над носом фрегата загудел-закружился толстый шмель.
— Бу-бу-бу! Белка на корабле!.. Никогда еще не видал. Куда плывешь, рыжая?
— В Ниццу к племяннице. У нее под Ниццей собственный лес… Пригласила погостить. Прислала собственную яхту. Вот и еду.
— Бу-бу! Попутный ветер. Ишь ты, какая важная белка…
— Постой, постой! Куда ж ты собрался? Шмель!
— Ночь идет. Берег далеко. Должен лететь. Бу-бу!
— Да ты послушай… Присядь, отдохни. Шмель, родненький, я все наврала. Никакой племянницы. Никакого леса. Как дура плюхнулась я на этот корабль, веревочка отвязалась, паруса раздули свой живот, со всех сторон вода… Я в отчаянии! Растопырила лапки и совсем-совсем растерялась. Ты такой симпатичный, ты стройнее осы, ты умнее пчелы, подай мне добрый совет!
— Бу-бу… Экая важность быть умнее пчелы. Сиди тихо, не ерзай по палубе и слушай. Ветер, как сумасшедший козел, то скачет в одну сторону, то в другую. У него никакой работы и никаких обязанностей… Передвинься немного к корме; чтобы плыть или летать, как следует, груз надо помещать в середине. И жди, пока ветер не завернет твою яхту к берегу. Хвост у тебя вон какой раскидистый. Опустила бы в воду вместо руля и славировала бы прямо на сушу, да где тебе, сухопутной белке.
Белка жалобно пискнула.
— Бу-бу… Да, брат, белка. Посади рыбу на дерево, не хуже тебя запищит. Каждый хорош на своем месте. Прощай. Детям твоим что передать?
— Скажи им, чтобы они никогда близко к морю не подходили, скажи им, что второе дупло с провизией находится… а ты не разграбишь?
— Да чем же я твои орехи грызть буду, умница?
— Правда… извини, пожалуйста. Находится в большом пробковом дубе у высохшего ручья.
— Бу! Лечу. Взял бы я тебя на спину, да неудобно это как-то, чтобы шмель белку на себе таскал. Попутный ветер.
И улетел вдоль лунной дороги — над морем встала полная луна — к берегу.
* * *
Почему столько воды в одном месте? И какая невкусная вода! Соленые брызги попали на нос, белка слизнула и недовольно фыркнула. Лунные пятна кольцами разбегались по воде… Быть может, можно на них прыгнуть? И с кольца на кольцо, как по кочкам на болоте, добраться до суши? Нет. Шмель знает. Если б можно было, он бы посоветовал… Тесно как на корабле этом! Ни попрыгать, ни побегать, ни головы повернуть. А там над головой, краем глаза видно, фонари в небе. Там в небе, должно быть, тоже море, голубое и тихое, люди в лодках с фонариками разъезжают и рыбку ловят. Когда же ветер, сумасшедший козел, к берегу дуть станет? Лапки окоченели, глазки смыкаются. Белка закрутила вокруг лапки бечевку, а конец взяла в зубы, чтобы спросонья в воду не свалиться.
— Цвинк-цвинк! — закричала вдруг над головой налетевшая из лунной мглы чайка. — Вот так закуска! Никогда я, признаться, белок не пробовала, вкусная, должно быть, штука…
Рыжая спинка вздрогнула, но белка и виду не показала, что у нее душа в лапки ушла.
— Крикунья ты глупая, ничего больше. Я ручная белка, вроде домашней кошки… Понимаешь? Но я поссорилась со своим хозяином, он меня вчера забыл покормить. Понимаешь? У него лихорадка, а против лихорадки помогает только печенка свежеубитой чайки… Понимаешь? Хозяин вот и сделал из меня приманку, привязал меня к кораблику, а к моей спинке привязал капкан. Понимаешь?.. Тронь только меня, капкан цапнет тебя за ножку, ты начнешь кричать, я начну пищать, хозяин приедет на лодке и свернет тебе голову… Я на хозяина зла и потому тебе все рассказала. Понимаешь?..
— Понимаю! — сердито взвизгнула чайка. — Очень меня твое мясо интересует, скажите пожалуйста! Цинк-цвинк, должно быть, вроде дохлой крысы…
Захлопала в воздухе крыльями и улетела прочь.
Белка, конечно, ужасно была довольна, что чайку надула и перехитрила, однако и обидно ей было очень, что злая птица ее с дохлой крысой сравнила. Уж, наверно, она, белка, в сто раз чайки вкуснее… Ястреб на днях другому ястребу говорил, белка подслушала:
— Чайку я, хоть с голоду помру, никогда есть не стану. Жестка, как колючая проволока, и вся рыбьим жиром насквозь пахнет. А молодая белка очень и очень недурная штука… Вроде кролика на ореховом масле.
Сам ястреб хвалил! Но чу… Белка встревоженно подняла голову. Опять чайка летит.
— Слушай, ты… — раздалось в вышине. — На голове у тебя тоже капкан?
— На голове даже два. И на хвосте. И по бокам. Шесть капканов.
— Цвинк! Экая досада… Есть ужасно хочется.
— Хочешь есть? — насмешливо спросила белка. — Возьми в клюв веревочку, которая к кораблю привязана, и притащи корабль против ветра к берегу. Мне надоело плавать. Я тебе там покажу за это, где мой хозяин свою рыбу спрятал. Сегодня утром он полную корзину привез… А рыбка какая! Язык проглотишь.
— Цвинк!
Чайка осторожно подлетела к борту, схватила в клюв бечевку, которую белка размотала с лапки, и, изо всех сил натянув бечевку, раскрыла крылья навстречу ветру…
Но, увы, кораблик ни с места, чайка ни с места, — силы ветра и чайки были равны. Хлоп! Бечевка лопнула пополам, чайка с жалобным плачем унеслась в одну, сторону, фрегат «Nemo», подстегнутый свежим ветром, в другую — все дальше, все дальше от родного берега.
Сбоку мигнул красный глаз маяка. Волна шлепнула в корму и окатила прижатый к спине хвост. Перегоняя фрегат, рядом пропыхтела рыбачья моторная лодка. Мальчишка, сын рыбака, бросился к борту и наклонился к лунной воде, изумленно всматриваясь в кипящий за кормой след. Что мелькнуло на вспыхнувшей волне? Корабль-лилипут? И на нем крошечный усатый капитан в рыжей шубке?..
— Отец, отец!
— Что там такое? — неторопливо разматывая сети, спросил рыбак.
— Смотри! Карманный корабль на всех парусах… и на нем…
— Спи-спи. Работа на всю ночь, а ты глупости городишь.
Хороши глупости: белка верхом на фрегате! Пожалуй, раз в тысячи лет такие глупости встречаются…
* * *
Из воды у самого рыльца белки выскочил морской ерш, перелетел через фрегат и шлепнулся в воду. За ним другой ерш и еще какая-то мелкая рыба с выпученными глазами. Луна светила вовсю, точно ее натерли ртутью, а потом фосфором, а потом лаком… И морская мелочь, колючие, шершавые рыбки заплясали с обоих боков над прижавшейся к палубе оторопелой белкой. Очень уж было любопытно взглянуть на сухопутного зверька, плывшего на игрушечном суденышке неизвестно куда, неизвестно зачем и неизвестно откуда…
— Дети мои, дупло мое, орешки мои, — жалобно вздохнула белка. — Море качается, небо дрожит, пол скрипит… Когда же, наконец, вспрыгну я хоть на самый маленький клочок твердой земли? Хоть бы величиной с мою пяточку…
И как чудо — из бездонной серебряной воды вырос внезапно черный скалистый откос, близорукая белка издали его не разглядела. Нос фрегата толкнулся во влажный, обвитый водорослями камень. Белка торопливо пробралась к передней мачте, вытянула рыльце, задрожала от радости и соскочила на выемку утеса у самой воды. Приехала! Куда? Утром видно будет, куда, а пока под лапками чудесная, твердая, незыблемая земля…
* * *
Неуютно спать на камне в незнакомом месте. Ночь, луна слепит глаза, море глухо вздыхает и кашляет под самым носом. Повернись не так — шлепнешься в глубокую серебристо-черную воду и угодишь рыбам на ужин…
А комары? В дупло они никогда не забирались. Попищат вверху тонкими голосами и прочь улетят. Даже засыпать под их писк было в дупле приятнее, точно кто-то усы травкой щекочет. Но здесь, ночью у моря, то один, то другой душегуб вонзал тонкое жало в белкин живот, в белкины ушки, в белкин затылок… Двигаться не смей — опасно, в воздухе зубами щелкнешь — воздух и поймаешь, пришлось терпеть до рассвета. И уж такая злость белку разобрала, что, кажись, у каждого бы комара жало вырвала и ему под хвост вонзила!
Урчала белка горестно, к камню тесней прижималась и все старалась разгадать: где ее дом? Над головой, где ветер в кустах хнычет, или за краем утеса, вон там, где привязанная лодка по воде шлепает? Ничего не понять ночью… Вверху все небо в фонариках, внизу на волнах фонарики, берег в полосатых лунных складках. Ах, когда же рассвет?..
* * *
Приснилось белке, что везет она на большой парусной лодке груз кедровых орешков. Куда везет, кому везет — неизвестно. Во сне ведь иногда всякая несуразность снится, хвост из уха растет, и ничего не поделаешь, надо покоряться. Матросы на белкиной лодке — крысы, ползают по мачте вверх-вниз, а белка только командует: «Голову подбери! Животом тесней прижимайтесь… Крысы несчастные!»
И слышит под самым ухом быстро-быстро что-то застучало, точно мотоциклетка, железная тарахтелка, на которой часто мимо ее дуба рыжий человек катался. Открыла глаза: солнце! Вода голубая, сиреневая, янтарная… Знакомый светло-алый шар вылез из-за мыса. Краски льются, переливаются, танцуют. Большая моторная лодка от берега отходит, стучит. Внизу под камнем, на котором спала белка, ясная глубина, на дне седая трава плавно колышется, кудрявые морские кусты шевелятся! Вокруг по бокам и над головой рыжие скалы торчком стоят. Что за место? Почему нет леса? Где рыбачьи лодочные сараи? Куда ее, маленькую, беспомощную белку, злой ветер прибил?
И вдруг спохватилась:
— А корабль мой где?!
Нет корабля. Должно быть, ночью волной его подшлепнуло, унесло пустой в море, рыбам на смех, чайке на забаву…
С камня на камень пробралась белка подальше от опасной воды, села у входа в открытую широкую пещеру, потянула носом. Рыбкой попахивает… Не ест она рыбки, ни сырой, ни жареной. И вкуса в такой пище не понимает. Зачем это рыбаки день и ночь напролет по морю рыщут, гадость такую в сети ловят? Лучше б ореховые деревья сажали. И безопасно, и вкусно. Нет, была б она человеком, ни за что бы рыбу не ловила, поливала бы только свое ореховое дерево утром и вечером, чтобы орехи большие-большие выросли, как… арбуз.
— Ты как сюда попала? — щелкнул над головой незнакомый голос.
Белка искоса повела зрачком: сорока.
— Путешествую… Для своего удовольствия.
— На четырех лапках?
— И совсем нет. На корабле! Только я отпустила команду на берег погулять… Десять матросов, повар и корабельная собака. Кроме собаки — все белки.
— А корабль куда ты отпустила погулять? — ехидно спросила сорока.
— Корабль? Он тебе попадался?!
— Вон там за мысом кверху килем, как пустая бочка, на воде барахтается…
Белка огорченно вздохнула. Как же она теперь отсюда выберется без корабля? Не летучая же она мышь…
А может быть, ее дом недалеко где-нибудь? Сорока, наверно, знает.
— Я путешествую, — равнодушно повторила белка. — Но мне уже надоело путешествовать. И я начинаю беспокоиться… Дети одни, съедят все запасы, начнут по дубу прыгать… А охотники тут такие, что не то что в несовершеннолетнюю белку, по воробьям палят… Тебе по дороге мой дуб не попадался? Совсем я не понимаю, куда я в самом деле причалила?
— Причалила ты в самом деле к острову. Слышишь? И дуба твоего нет. И белок тут нет и вообще ничего нет. Необитаемый остров. Вот и сиди и жди свою «команду»…
— Остров? Что это такое «остров»?
— Это когда земля в середине и со всех сторон вода.
— Как же земля не потонет?
— А я почем знаю. Низ, должно быть, пробковый, вот она и плавает. Ну ты, растеряха, прощай.
Сорока насмешливо застрекотала и полетела над водой к дальнему берегу. Какая несправедливость! Почему у сороки и хвост и крылья, а у белки только один хвост? С хвостом только вниз и полетишь, а вверх как?..
* * *
Белка нашла у пещеры хлебную корочку и сгрызла. Рыбаки, верно, завтракали на берегу, не доели… Съела корочку, на задние лапки присела, темные круглые глазки вытаращила и передние лапки перед носом печально сложила. Как быть? Так и пропадать без детей, без подруг, без любимого дуба?.. В углу пещеры от тоски умереть?
Надо посмотреть, что сверху видно, — подумала белка. И по шершавым камням, по тугим веткам колючих кустов, как по лестнице, побежала в гору. На верхней лысой площадке остановилась… Горькими травами пахнет, скала желтыми зубцами к воде уходит, внизу голубенькой пеленой дрожит бескрайнее море, а сбоку, на пригорке, за площадкой белым столбом, как гриб с высокой ножкой, маяк стоит.
Девочка с серым котенком на руках сидит у двери маяка в плетеном креслице, напевает песенку, убаюкивает котенка.
«Подойти или нет? — подумала белка. — Ружья у девочки нет, да и не поднять ей ружья… Подойду!»
И вдруг из-за креслица, потягиваясь и волоча задние лапы по земле, выполз лохматый пес неизвестной породы, вроде большой таксы, которую обклеили бараньей шерстью. Ух, какое страшилище!
Белка в ужасе метнулась за камень, котенок мигом превратился в колючую щетку, которой ламповые стекла чистят… Девочка шлепнула собаку и пошла в домик у маяка допивать козье молоко, собака обиделась на девочку, шлепнула себя лапой по носу и, точно привязанная, неохотно поплелась за девочкой.
Котенок увидал за камнем пушистый кончик беличьего хвоста, припал к земле, нацелился, поерзал хвостом и прыгнул. Что такое? Откуда такой зверь взялся?..
— Скажите, вы тоже кошка? — спросил озадаченный котенок.
— Совсем не кошка, а белка.
— Можно поиграть с вашим хвостом? Вы меня не укусите?
— Поиграй, если тебе нравится. А ты мне лучше, малыш, скажи, кто тут живет.
— Я, мама, сторож, который по вечерам красный огонь зажигает, его девочка, которая меня нянчит, и противная собака Фука… Если хотите, можете тоже жить с нами. Тогда у меня будет две мамы — серая и рыжая.
— У меня есть свои дети, — обиженно сказала белка.
Над головой белки прыгнула в воздух большая серая кошка, поймала на лету кузнечика, съела его, облизалась и вежливо поздоровалась с белкой:
— Доброе утро. Что вам угодно?
— Пожалуйста… Мы с вами почти одной породы, и я всегда очень любила кошек. Я попала на ваш остров…
— На аэроплане?
— Нет! На корабле. На маленьком детском корабле… И я уж ничего не буду выдумывать, ни матросов, ни повара у меня не было. Вы ведь умная кошка и все равно не поверите. Прибило меня сюда ветром, корабль унесло. Я в отчаянии, у меня дети! Вы тоже мама, вы должны мне помочь… Как мне попасть домой?
— Вы где живете?
— Там, откуда рыбаки приезжают… Городок есть такой — Лаванду. За лугом канавка в камышах, дальше виноградник, дальше у леса пересохший ручей, и там мой пробковый дуб.
— Лаванду? Знаю. Дайте мне подумать. Поиграйте с моим котенком, а я погреюсь на солнце и подумаю.
— Можно вас за усы дернуть? — мяукнул котенок и, не дожидаясь ответа, стал подкрадываться.
— Я не очень больно дерну…
И давай на белку наскакивать, как мальчишка, который боксом увлекается и своего толстого папашу дубасит.
Белка покорно терпела, давала себя кусать и царапать, пока маленький драчун досыта не напрыгался. Взобрался котенок на камень, лег на белку и стал ее ухо лизать: очень ему новая гостья понравилась.
Большая кошка встала и потянулась.
— Дело ваше нелегкое. Я иногда сама в Лаванду катаюсь. Но мне можно, а вам нельзя.
— Почему?!
— Потому. Я прыгаю в моторную лодку к брату сторожа нашего маяка, когда он приезжает к нашему острову ловить рыбу. Рыбаки меня любят, я очень красивая и ласковая. Наедаюсь рыбы, сколько хочу, высаживаюсь в Лаванду, гуляю по набережной, делаю визиты всем знакомым кошкам и отельным кухаркам, а потом тем же путем возвращаюсь домой. Но белка — совсем другое дело… С рыбаками постоянно ездит на ловлю грубое лягавое чудовище Мистраль. Меня он не смеет трогать, да я ему всю морду обдеру, пусть только тронет… Но вас он перекусит пополам. Гам — и готово.
— Но ведь я могу спрятаться под скамейку или залезть в старый мешок, — пискнула съежившаяся белка. — Я ведь такая маленькая.
— Она правда же, мама, маленькая! — мяукнул котенок.
— Молчи. Не твое дело. Вон там на земле картошка, поди поиграй и не мешай нам разговаривать… Нет, нет. Эти псы такие негодяи. На море в лодке столько запахов: рыба, водоросли, вино, табак, человеческий пот. Но стоит вам только пробраться в лодку, этот Мистраль только носом потянет, и вы открыты…
— А если я заберусь в другую лодку?
— На каждой лодке по собаке. Я не понимаю, какое удовольствие находят рыбаки в таком обществе, но… не будете же вы рисковать собственной шубкой, когда у вас есть материнские обязанности.
— Оставайтесь у нас, — мяукнул подкравшийся котенок. — Я буду через вас прыгать, буду вас щипать, и вы будете моя тетя…
— Замолчишь ты, наконец? Вот позову большую черную собаку, посадит она тебя в мешок и унесет! Извините, сударыня. Я с вами заболталась, нужно ведь помочь своему ближнему в несчастье. Девочка съест весь свой завтрак без меня, а я очень этого не люблю. Кис-кис, пойдем!..
Белка осталась одна. Ах, какая пустыня кругом! Ни одного дерева, ни одной белки. Черствая, болтливая кошка, глупый котенок, море со всех сторон и гладкий белый маяк, по которому даже и лазить нельзя… Надо бежать вниз. Только там, у моря, и может быть спасение.
* * *
Залив пуст. Рыбаки на рассвете убрались с добычей домой в Лаванду… К вечеру приедут другие. Но разве не все равно — приедут или не приедут. Лучше броситься в воду и утонуть, лучше пусть комары заедят, чем попасть в зубы какому-нибудь грязному Мистралю.
Пуф-пуф-пуф-пуф! — донеслось с моря из-за угла утеса. Белке сначала показалось, что это у нее сердце так колотится. Но нет. Все громче и громче гулкий стук. Крутобокая белая лодка весело показалась из-за мыса, за кормой легкой струйкой вертелась вода. Пуф-пуф-пуф… Что такое?! Белка взволнованно привстала на камне: в лодке дама, господин в шляпе и мальчик, тот самый мальчик, на корабле которого она уплыла!
Беличье сердце заколотилось быстро-быстро, а мотор замолчал, и лодка, плавно обогнув черную гряду камней, подошла к скалистому берегу и остановилась.
* * *
Белка осторожно высунула из-за камня нос. Да, конечно, тот самый мальчик. И его мама, и его папа… Это они, значит, гуляют. Люди же везде гуляют: и по земле, и по воздуху, и по морю. Пожалуй, скоро по деревьям лазить начнут, совсем сживут белок со света.
«И как это они без парусов на лодке катаются?» — подумал рыжий зверек, посматривая на покачивающуюся перед ним корму. «Весла — еще понятно, весла — продолжение лап, опустил в воду и греби сколько влезет. Но когда ни парусов, ни весел, кто внутри пыхтит-постукивает, лодку вперед гонит?»
Ну вот, вышли на берег. Ах, как неуклюже прыгнул мальчишкин папа! Чуть в воду не плюхнулся. Да и мама хороша… Чего пищать? Чего лапами размахивать? Хвост вверх и прыгай! Прыгай, тебе говорят… А мальчик — молодец, не хуже белки на камень перемахнул.
Вышли. Встряхнулись, пакетиками нагрузились и полезли гуськом в гору, треща кустарниками. По морю в самопыхтящей лодке разъезжать научились, а лазят — смотреть тошно… Как гусеницы по мокрой капусте!
* * *
Собаки нет. Уж если бы была, сразу было бы и видно, и слышно… Бегала бы взад и вперед от верхнего камня к хозяевам и лаяла, словно на след дикого кабана напала… А потом задними лапами землю к небу стала бы подбрасывать. Белка все собачьи повадки хорошо знала. Слава Богу, не первый сезон в лесу у дороги жила.
Собаки не было — это самое главное. Люди ушли. Белка потопталась на месте, цокнула и легче теннисного мячика перелетела в лодку.
Подумайте только, всю провизию с собой унесли. Всю до крошки! Только картуз с маслинами да спички на скамейке забыли. Но зачем же белке маслины и спички?
Распластав хвост веничком, она юркнула вниз. Банки какие-то. Скверно пахнут. От автомобилей всегда такой запах… Внизу, посреди лодки, какая-то блестящая штука с масляными лапками и трубочками. Больше ничего и нет. Кто же пыхтит? Кто же везет? Быть может, у них в лодке под водой большой морской ерш привязан? Потыкают ему зонтиком в спину, а он рассердится, запыхтит и бросится вперед, как собака на цепи… А лодка за ним. Нет, под носом в воде ничего не видно. Должно быть, забрался под киль и отдыхает.
Под газетой на корме белка наткнулась на странную штуку. Свернувшись клубком, лежал диковинный зверек: острая темная головка, оскаленная пасть… «Ты, ты! Попробуй укусить, я тебя за переносицу так и цапну!..» Но зверек лежал неподвижно. О! Да у него под спиной ничего нет! Ни живота, ни лапок. Стеклянные глазки… И весь он снизу подшит малиновой шелковой дорожкой.
Да, да… Белка вспомнила: человеческие мамы ведь своего меха не имеют и часто кутаются в чужие шкурки… Ах, как это бессовестно! Одна двуногая мама, — белка сама видела, — даже надела на себя двойную шкурку, снаружи какой-то темный зверек, а внутри вся подкладка… из белок! Злодейка какая…
Белка ползком облазила-обнюхала всю лодку. Чудесный случай! Семейство это погуляет, поест и, конечно, к вечеру вернется в Лаванду. Чего же лучше? Но куда спрятаться? Чтоб не попасться им в лапы, чтоб ей не вставили стеклянные глазки и не подшили живот малиновым шелком…
В шкафике у носа лежали старые тряпки. Белка протиснулась как можно глубже, завернулась в них и устало закрыла глаза. Ух, как воняет от этих тряпок тухлым маслом и автомобильной отрыжкой! Но что же делать… Нечего было на чужие корабли сдуру шлепаться. Надо уж как-нибудь ради своих детей и свободного, привольного житья дотерпеть. Тихонько пискнула, свернулась в муфточку, хвостом накрылась и задремала.
* * *
Бух! Бух-бух!! Бу-бу-бух!!!
Белка встрепенулась. В лодку прыгнул мальчик, потом его папа, потом тяжелая мама. По звуку слышно.
Голоса довольные, смеются… Конечно, кто поел, отчего ж ему не смеяться. Белки тоже, когда сыты, смеяться они не умеют, — а как угорелые гоняются друг за дружкой, скатываются и перелетают с ветки на ветку. Это тоже вроде смеха…
Уселись. Тах-тах-тах-тах-тах — зафыркал мотор, да так быстро, точно конь, который с места в карьер понес… Но остепенился и стал строчить плавно и четко. Похлестывая по крутым бокам, зашипела волна. Белка потянула носом: ох, как тряпки нехорошо пахнут! А что, если чуть-чуть высунуть рыльце на свежий воздух?
И высунула. Совсем близко от нее сидел мальчик и рылся в кармане. Мама его на корме папину палку от скуки в воде полоскала. А папа стоял посередине, в маленькой норке, и что-то покручивал…
Что же это, однако, мальчик из кармана вытащил? Грызет! Шелуху в море бросает, ветер ее вбок относит… Китайские орешки!
И точно кто белку на веревочке потянул: вылезла из тряпок, шаг за шагом по дну лодки к ногам мальчика подобралась… Мальчик половину орешка случайно не доел, на пол она упала.
Белка за орешек, ничего не видит, ничего не слышит, села на задние лапки и лущит, только кисточки на ушах трясутся.
Посмотрел мальчик невзначай себе под ноги, увидал пушистую зверюшку, да как крикнет на весь залив:
— Ма-ма! Белка!!
Белка так и взвилась. Хорошо, что через край лодки не перелетела. Сидит на скамье, против мальчика, дрожит, а в голове все перепуталось: и китайские орешки, и стеклянные глазки, которые ей теперь вставят, и вода кругом, и чужие папа с мамой, которые не меньше ее ошеломлены, но ни стрелять, ни резать как-нибудь ее не собираются.
А уж мальчик так, чудак, и заливается:
— Мамочка! Это она к нам с острова забралась? Да? Это теперь будет мой самый лучший друг… Да? И она будет спать со мной всю жизнь! Ты позволишь, правда?
И высыпал на скамейку перед белкой все свои орешки, все до последнего.
Видит белка, что не так уж дела ее плохи. Мальчик спать с ней собирается, орешков дал, мама его сквозь лорнетку на нее смотрит, ахает и любуется, папа пальцами пощелкивает — «фить, фить!» — точно белка собачонка какая-нибудь.
Сидит зверек на задних лапках, как флюгер, вертится, ветру спину подставляет, хвостом прикрывается и щелкает один за другим легкие китайские орешки. Обернулась назад: остров расплылся в сизом морском молоке, кустов уж не различишь, желтые скалы в ковер слились… Посмотрел вперед: берега еще не видно, ровная светлая зыбь до края неба уходит, но слева показался знакомый мыс, рыбачьи сараи, розовый дом на холме… Цвик!
* * *
Вы, конечно, поймете, что мальчик только тогда успокоился, когда удалось ему белку на руку взять. И добиться этого в лодке было не так уж трудно.
Сначала мальчик сел поодаль на ту же скамью, на которой белка свои орешки щелкала. Потом, хитрец, сантиметр за сантиметром стал придвигаться все ближе и ближе. И вдруг очутился рядом. И застыл. Белка тоже застыла. Уронила орешек, повела носом: ничего, симпатичный мальчик, дыней от него пахнет, сидит он спокойно-преспокойно и смотрит совсем не на белку, а на маяк.
И вот маленькая человеческая рука впервые, вы понимаете, впервые прикоснулась к легкой пушистой грудке дикого зверька. Вздрогнули оба… По правде сказать, и мальчик, и белка не очень-то доверяли друг другу: белка ведь могла вцепиться зубами в детские пальцы, а детские пальцы могли задушить белку… Ни мальчик, ни зверек совсем ведь не знали друг друга.
Отступать было некуда. В воду, что ли, прыгать? Или на его папу? Или на его маму? Нет уж, пусть лучше погладит.
Но какой же мальчик на этом остановится? Гладил, гладил и вдруг осторожно взял рыжего малыша в ладони, поднял и прижал к курточке.
— Ай! — вскрикнула мама.
— Смотри, она тебя цапнет… — встревоженно сказал отец.
— Ничуть не цапнет. Это ж не какой-нибудь шакал или гиена. Она моя ручная белка, и я ее уже укротил… Вот! Видите, как она в шарик свернулась? Я ее научу есть за столом с тарелки все, что я ем: бананы, жареную картошку, все. Ты, мама, пожалуйста, сшей для нее маленькую салфетку с буквой Л…
— Почему с «Л»?
— Потому что она будет называться «Лиза».
— И ночную рубашечку тоже ей сшить?
— Что ж ты смеешься? Сшей. А осенью мы поедем в Париж, и я буду гулять с моей белкой по Булонскому лесу. Водят же кошек на цепочке, почему же белок нельзя?..
Белка теплым комочком лежала на ладонях мальчика, задрав скрюченные лапки кверху. Лежала, как загипнотизированная курица, и слушала. А сама все косилась на море… Вот и Лаванду: все ближе мол, разноцветные дома, в синих сумерках оранжевой цепочкой загорелись на набережной фонари. Плик-плик! Косой дождик забулькал на потускневшей воде. Болтай, мальчик, болтай…
* * *
Вышли на берег. Впереди пошел мальчик, укрыл под плащом свое сокровище от дождя, бережно нес маленькую ношу в теплых ладонях. То-то в пансионе удивит он всех! Родители шли сзади и все удивлялись, как быстро их мальчик лесного зверька приручил. Белка притихла, не шевелилась, слушала, как ровно стучит мальчишкино сердце, и думала свое.
И когда поравнялся мальчик с шумящими камышами за каменным мостиком, когда открылся потемневший луг, а за ним вдали поднял курчавую голову пробковый дуб у пересохшего ручья — точно пушистая пружинка развернулась в руках мальчика, мелькнула в воздухе и исчезла во мгле…
— Ма-ма!
Мама подбежала, посмотрела на раскрытые, пустые ладони и все поняла.
— Не плачь, не плачь… Помнишь, кораблик твой пропал? Быть может, белка на остров на нем съездила, потерпела крушение… Мы ее домой привезли, и она к своим детям теперь умчалась, в свое гнездо.
И не знала она, утешая своего мальчика, что рассказала про белку сущую правду.