(1)Байкал, казалось бы, должен подавлять человека своим величием и размерами — в нём всё крупно, всё широко, привольно и загадочно — он же, напротив, возвышает его. (2)Редкое чувство приподнятости и одухотворённости испытываешь на Байкале, словно в виду вечности и совершенства и тебя коснулась тайная печать этих волшебных понятий, и тебя обдало близким дыханием всесильного присутствия, и в тебя вошла доля магического секрета всего сущего. (3)Ты уже тем, кажется, отмечен и выделен, что стоишь на этом берегу, дышишь этим воздухом и пьёшь эту воду. (4)Нигде больше не будет у тебя ощущения столь полной и столь желанной слитности с природой и проникновения в неё: тебя одурманит этим воздухом, закружит и унесёт над этой водой так скоро, что ты не успеешь и опомниться; ты побываешь в таких заповедных угодьях, которые и не снились нам; и вернёшься ты с удесятерённой надеждой: там, впереди, обетованная жизнь…

(5)А очищающее, а вдохновляющее, а взбадривающее и душу нашу, и помыслы действие Байкала!.. (6)Ни учесть, ни пометить его нельзя, его опять-таки можно только почувствовать в себе, но с нас достаточно и того, что оно существует.

(7)Вернувшись однажды с прогулки, Л. Н. Толстой записал: (8)«Неужели может среди этой обаятельной природы удержаться в человеке чувство злобы, мщения или страсти истребления себе подобных? (9)Всё недоброе и в сердце человека должно бы, кажется, исчезнуть в прикосновении с природой — этим непосредственным выражением красоты и добра».

(10)Природа сама по себе всегда нравственна, безнравственной её может сделать лишь человек. (11)И как знать, не она, не природа ли и удерживает в немалой степени нас в тех более или менее разумных пока ещё рамках, которыми определяется наше моральное состояние, не ею ли крепится наше благоразумие и благодеяние?! (12)Это она с мольбой, надеждой и предостережением денно и нощно глядит в наши глаза душами умерших и неродившихся, тех, кто был до нас и будет после нас. (13)И разве все мы не слышим этот зов? (14)Когда-то эвенк на берегу Байкала, перед тем как срубить для надобности берёзку, долго каялся и просил прощения у берёзки за то, что вынужден её погубить. (15)Теперь мы стали иными. (16)И всё-таки не оттого ли и в состоянии мы удержать занесённую уже не над берёзкой, как двести и триста лет назад, а над самим батюшкой Байкалом равнодушную руку, что возвращаем ему сторицей вложенное в нас природой, в том числе и им?! (17)За добро добром, за милость милостью — по извечному кругу нравственного бытия…

(18)Байкал создан, как венец и тайна природы, не для производственных потребностей, а для того, чтобы мы могли пить из него вволю воду, главное и бесценное его богатство, любоваться его державной красотой и дышать его заповедным воздухом. (19)Он никогда не отказывался помогать человеку, но только в той мере, чтобы вода оставалась чистой, красота непогубленной, воздух незасорённым, а жизнь в нём и вокруг него — неиспорченной.

(20)Это прежде всего необходимо нам.

(21)Байкал, Байкал…

(22)Он давно уже стал символом наших отношений с природой, и оттого, быть или не быть в чистоте и сохранности Байкалу, зависит ныне слишком многое.

(По В. Распутину)

ГОРСТЬ СПЕЛЫХ ВИШЕН

(1)— Куда ты прёшь? — кричал дежурный по комендатуре города Винницы на сержанта в хромовых сапогах и с портупеей и одновременно отстранял его от барьера, стеной ставшего между властью и посетителем.

(2)Я отошёл от барьера в угол и сел. (3)Надоели. (4)Всё надоело. (5)Чёрт меня дёрнул отстать от эшелона в этой Виннице!

(6)Нас, шестьдесят нестроевиков, ехало куда-то или в Никополь, или в Джамбул, на какую-то работу. (7)Никто нам толком ничего не рассказал, паёк на станциях мы добывали с боем. (8)На земле наступила большая неразбериха, и на кого обижаться, невозможно было понять. (9)Военные отвоевались и ехали по домам как придётся: на крышах вагонов, на машинах, в спецэшелонах, на лошадях. (10)Доконали солдаты врага и норовили как можно скорее попасть домой. (11)И это было сейчас для всех главным.

(12)Шёл август. (13)А День Победы я встретил на госпитальной койке. (14)Но до сих пор мне снился фронт, до сих пор меня всё ещё мотало, вертело огромным колесом, и война для меня никак не кончалась, и пружины, нажатые до отказа там, внутри, никак не разжимались.

(15)— Ты видишь, в углу солдат сидит? — услышал я голос дежурного и не сразу понял, что это обо мне. (16)А когда понял, вскочил и такую выправку дал, что медали звякнули и разом испуганно замерли. (17)— Орёл! — восхитился мной дежурный. (18)Я ел его глазами. (19)— Час сидит, другой сидит и ни мур-мур! — продолжал хвалить меня дежурный. (20)А почему? (21)Потому, что дисциплину знает, потому, что доподлинный фронтовик-страдалец. (22)И он сидит и череду ждёт, хотя у него вся грудь в заслугах, а у тебя всего одна медалишка, и ту небось на тушёнку выменял. (23)Вольно, солдат! — скомандовал мне дежурный. (24)— Сколько ранений?

(25)— Четыре, товарищ лейтенант!

(26)— Отстал от эшелона? — уверенным тоном всевидящего и всезнающего человека спросил дежурный.

(27)— Отстал, — упавшим голосом подтвердил я. (28)Я был твёрдо уверен, что надвигается буря и что буду я кинут в общую массу, как и все прочие разгильдяи, раньше времени освободившие себя от оков военной дисциплины.

(29)Дежурный лейтенант определил меня ночевать в комендатуре и на прощание сказал:

— Отсыпайся, солдат, завтра или послезавтра отошлём тебя на пересыльный пункт. (30)Эшелон всё равно тебе уже не догнать.

(31)– Он подумал и прибавил: — Захочешь побродить, иди гуляй, скажешь часовому — я велел пропускать. (32)Ну, будь здоров, вояка.

(33)Я поел на кухне каши, взял в комнате у патрулей толстую книгу «Кобзарь», вышел в ближайший скверик, лёг на траву и стал читать:

Ревёт и стонет Днепр широкий!

(34)Днепр широкий. (35)Ветер сердитый. (36)Как это всё знакомо. (37)Как это всё ещё близко. (38)Закроешь глаза, и вот оно, продырявленное висячими фонарями чёрное небо, и внизу распоротая очередями трассирующих пуль чёрная вода, и крики, крики, крики.

(39)Десятки тысяч людей кричали разом. (40)Им надо было добраться до другого берега, а плавать умели не все, и добирались совсем немногие…

(41)Широкий, очень широкий Днепр, особенно когда переплываешь его под пулями и минами, в одежде и с автоматом. (42)Нет тогда на свете шире реки! (43)Не переплыли эту реку, в ночи кажущуюся без берегов, мои друзья. (44)Мы вместе росли, вместе учились. (45)И чьих только друзей нет в этой реке! (46)Кипит вода от пуль, кровью оплывают фонари в небе, и гудят, гудят самолёты.

(47)Когда же они перестанут гудеть? (48)Когда перестанут выть? (49)Ведь должна же, должна когда-то заглохнуть война в сердце, раз она замолкла на земле!

(50)Я смотрю на двух девочек, играющих неподалёку на лужайке возле повреждённого клёна. (51)Девочки в беленьких платьишках, обе черноглазые и в веснушках. (52)Должно быть, сестрёнки. (53)В руках у девочек по пакетику с вишнями. (54)Они достают по ягодке за тоненький стебелёк и губами срывают тёмные, поблёскивающие на солнце вишни. (55)Розовеют их худенькие мордашки.

(56)Девочки наклонились друг к другу, о чём-то пошептались и взглянули на меня.

(57)— Дяденька, покушайте вишен. (58)– И ко мне протягиваются сразу два пакета, сделанные из листочков ученических тетрадок.

(59)— Вишня? — переспрашиваю я и сажусь на траву.

(60)— Ну что ж, с удовольствием.

(61) Я беру у них один пакетик и вдруг ловлю себя на том, что мне очень хочется им что-нибудь подарить. (62)Но у меня нет ничего. (63)Совсем никакой безделушки. (64)Тогда я прижимаю их к себе и целую в худенькие, кислые от вишнёвого сока щёки и говорю чуть слышно: — Спасибо вам!

(65)Они, видимо, что-то уловили в моём голосе. (66)Одна из сестрёнок припала к моему уху и требовательно попросила:

— Не надо грустить, дяденька, война-то кончилась.

(67)Они упорхнули от меня и снова стали играть под изуродованным клёном.

(По В. Астафьеву)

НА КЛАДБИЩЕ

(1)Ах, славная, славная пора!.. (2)Теплынь. (3)Ясно. (4)Июль… (5)Макушка лета. (6)Где-то робко ударили в колокол… (7)И звук его — медленный, чистый — поплыл в ясной глубине и высоко умер. (8)Но не грустно, нет.

(9)…Есть за людьми, я заметил, одна странность: любят в такую вот милую сердцу пору зайти на кладбище и посидеть час-другой. (10)Вольно и как-то неожиданно думается среди этих холмиков. (11)Странно, что сюда доносятся гудки автомобилей, голоса людей… (12)Странно, что в каких-нибудь двухстах метрах улица и там продают газеты, вино, какой-нибудь амидопирин…

(13)…Сидел я вот так на кладбище в большом городе, задумался. (14)Задумался и не услышал, как сзади подошли. (15)Услышал голос:

— Ты чего тут, сынок? (16)Это моя могилка-то.

(17)Оглянулся, стоит старушка, смотрит мирно.

(18)Я вскочил со скамеечки… (19)Смутился чего-то.

(20)– Извините…

(21)– Да за что же?.. (22)Садись, — она села на скамеечку и показала рядом с собой. (23)– Садись, садись. (24)Я думаю, может, ты перепутал могилки.

(25)Я сел.

(26)– Сынок у меня тут, — сказала она, глядя на ухоженную могилку. (27)– Сынок… (28)Спит, — она молча поплакала, молча же вытерла концом платка слёзы, вздохнула. (29)Всё это она проделала привычно, деловито… (30)Видно, горе её — давнее, стало постоянным, и она привыкла с ним жить.

(31)– Давно схоронили?

(32)– Давно. (33)Семь лет уж. (34)Двадцать четыре годочка всего и пожил, — сказала старушка покорно. (35)Ещё помолчала.

(36)– Только жить начинать, а он вот… (37)А тут, как хошь, так и живи, — она опять поплакала, опять вытерла слёзы и вздохнула. (38)И повернулась ко мне.

(39)– Неладно живёте, молодые, ох неладно, — сказала она вдруг, глядя на меня ясными умытыми глазами. (40)– А другой у меня сын, Минька, тот с жёнами закружился, меняет их без конца. (41)Я говорю: да чего ты их меняешь-то, Минька? (42)Чего ты всё выгадываешь-то? (43)Все они нонче одинаковые, меняй ты их, не меняй. (44)Шило на мыло менять? (45)Сошёлся тут с одной, ребёночка нажили… (46)Ну, думаю, будут жить. (47)Нет, опять не сложилось. (48)Ах ты, господи-то! (49)Беда прямо. (50)Ну, пожил один сколько-то, подвернулась образованная, лаборанка, увезла его к чёрту на рога, в Фергану какую-то. (51)Пишут мне оттудова: «Приезжай, дорогая мамочка, погостить к нам». (52)Старушка так умело и смешно передразнивала этих молодых в Фергане, что я невольно засмеялся, и, спохватившись, что мы на кладбище, прихлопнул смех ладошкой. (53)Но старушку, кажется, даже воодушевил мой смех. (54)Она с большей охотой продолжала рассказывать. (55)– Ну, я и разлысила лоб-то — поехала. (56)Приехала, погостила… (57)Дура старая, так мне и надо — попёрлась!

(58)– Плохо приняли, что ли?

(59)– Да сперва вроде ничего… (60)Ведь я же не так поехала-то, я же деньжонок с собой повезла. (61)Ну и пока деньжонки-то были, она ласковая была, потом деньжонки-то кончились, она: «Мамаша, кто же так оладьи пекёт!» (62)– «Как кто? — говорю, — все так пекут. (63)А чего не так-то?» (64)Дак она и давай меня учить, как оладушки пекчи. (65)Я ей слово, она мне — пять. (66)Иди их переговори, молодых-то: чёрта с рогами замучают своими убеждениями, прости, господи, не к месту помянула рогатого. (67)Где же мне набраться таких убеждениев? (68)А мужа не кормит! (69)Придёт, бедный, нахватается чего попади, и всё. (70)А то и вовсе: я, говорит, в столовку забежал. (71)Ах ты, думаю, образованная! (72)Вертихвостки вы, а не образованные, — старушка помолчала и ещё добавила с сердцем:

— Как же это так-то? — повернулась она ко мне. (73)– Вот и знают много, и вроде и понимают всё на свете, а жить не умеют. (74)А?

(75)– Да где они там знают много! — сказал я тоже со злостью.

(76)– Там насчёт знаний-то… конь не валялся.

(77)– Да вон по сколь годов учатся!

(78)– Ну и что? (79)Как учатся, так и знают. (80)Для знаний, что ли, учатся-то?

(81)– Ну да, в колхозе-то неохота работать, — согласилась старушка. (82)– Господи, Господи… вот жизнь пошла! (83)Лишь бы день урвать, а там хоть трава не расти.

(84)Мы долго молчали. (85)Старушка ушла в свои думы, они пригнули её ниже к земле, спина сделалась совсем покатой; она не шевелилась, только голова всё покачивалась и покачивалась.

(По В. Шукшину)

ЧУДИК

(1)Жена называла его — «Чудик». (2)Иногда ласково.

(3)Чудик обладал одной особенностью: с ним постоянно что-нибудь случалось. (4)Он не хотел этого, страдал, но то и дело влипал в какие-нибудь истории — мелкие, впрочем, но досадные.

(5)Получил отпуск, решил съездить к брату на Урал: лет двенадцать не виделись.

(6)…Знал Чудик: есть у него брат Дмитрий, трое племянников…

(7)О том, что должна ещё быть сноха, как-то не думалось. (8)Он никогда не видел её. (9)А именно она-то, сноха, всё испортила, весь отпуск. (10)Она почему-то сразу невзлюбила Чудика.

(11)Выпили вечером с братом, и Чудик запел дрожащим голосом:

— Тополя-а-а, тополя-а-а…

(12)Софья Ивановна, сноха, выглянула из другой комнаты, спросила зло:

— А можно не орать? (13)Вы же не на вокзале, верно? — (14)И хлопнула дверью.

(15)Брату Дмитрию стало неловко:

— Это… там ребятишки спят. (16)Вообще-то она хорошая.

(17)Ещё выпили. (18)Стали вспоминать молодость, мать, отца…

(19)Но тут с братом Дмитрием что-то случилось: он заплакал и стал колотить кулаком по колену:

— Вот она, моя жизнь! (20)Видел? (21)Сколько злости в человеке!.. сколько злости!

(22)Чудик стал успокаивать брата:

— Брось, не расстраивайся. (23)Не надо. (24)Никакие они не злые, они — психи. (25)У меня такая же.

(26)– Ну чего вот невзлюбила?! (27)За што? (28)Ведь невзлюбила она тебя… (29)А вот за то, што ты — никакой не ответственный, не руководитель. (30)Знаю я её, дуру. (31)Помешалась на своих ответственных. (32)А сама-то кто! (33)Буфетчица в управлении, шишка на ровном месте. (34)Насмотрится там и начинает… (35)Она и меня-то тоже ненавидит, что я не ответственный, из деревни.

(36)Тут и Чудика задело за живое:

— Деревня, видите ли!.. (37)Да там один воздух чего стоит! (38)Утром окно откроешь — как, скажи, обмоет тебя всего. (39)Хоть пей его — до того свежий да запашистый, травами пахнет, цветами разными…

(40)– А ведь сама из деревни! — как-то тихо и грустно изумился Дмитрий. (41)– А вот… (42)Не понимаю: почему они стали злые?

(43)Когда утром Чудик проснулся, никого в квартире не было: брат Дмитрий ушёл на работу, сноха тоже, дети постарше играли во дворе, маленького отнесли в ясли.

(44)Чудик прибрал постель, умылся и стал думать, что бы такое приятное сделать снохе. (45)Тут на глаза попалась детская коляска. (46)«Эге, — подумал Чудик, — разрисую-ка я её». (47)Он дома так разрисовал печь, что все дивились. (48)Нашёл ребячьи краски, кисточку и принялся за дело. (49)Через час коляску было не узнать. (50)По верху колясочки Чудик пустил журавликов — стайку уголком, по низу — цветочки разные, травку-муравку, пару петушков, цыпляток… (51)Осмотрел коляску со всех сторон — загляденье. (52)Не колясочка, а игрушка. (53)Представил, как будет приятно изумлена сноха, усмехнулся.

(54)– А ты говоришь — деревня. (55)Чудачка. (56)Ребёнок-то как в корзиночке будет.

(57)Весь день Чудик ходил по городу, глазел на витрины. (58)Купил катер племяннику, хорошенький такой катерок, белый, с лампочкой. (59)«Я его тоже разрисую», — думал. (60)Он хотел мира со снохой.

(61)Часов в шесть Чудик пришёл к брату. (62)Взошёл на крыльцо и услышал, что брат Дмитрий ругается с женой. (63)Впрочем, ругалась жена, а брат Дмитрий только повторял:

— Да ну что тут!.. (64)Да ладно… Сонь… ладно уж…

(65)– Чтоб завтра же этого дурака не было здесь! — кричала Софья Ивановна. (66)– Завтра же пусть уезжает — выкину его чемодан к чёртовой матери, и всё!

(67)Чудик поспешил сойти с крыльца… (68)А дальше не знал, что делать. (69)Опять ему стало больно. (70)Когда его ненавидели, ему было очень больно. (71)И страшно. (72)Казалось: ну, теперь всё, зачем же жить? (73)И хотелось уйти подальше от людей, которые ненавидят его или смеются.

(74)– Да почему же я такой есть-то? — горько шептал он, сидя в сарайчике, — надо бы догадаться: не поймёт ведь она, не поймёт народного творчества.

(75)Он досидел в сарайчике дотемна. (76)И сердце всё болело. (77)Потом пришёл брат Дмитрий. (78)Не удивился — как будто знал, что брат Василий давно уж сидит в сарайчике.

(79)– Вот… — сказал он, — это… опять расшумелась. (80)Коляску-то… не надо бы уж.

(81)– Я думал, ей поглянется. (82)Поеду я, братка.

(83)Брат Дмитрий вздохнул… (84)И ничего не сказал.

(85)Домой Чудик приехал, когда шёл рясный парной дождик. (86)Чудик вышел из автобуса, снял новые ботинки, побежал по тёплой мокрой земле — в одной руке чемодан, в другой ботинки. (87)Подпрыгивал и громко пел:

— Тополя-а, тополя-а…

(88)С одного края небо уже очистилось, голубело, и близко где-то было солнышко. (89)И дождик редел, шлёпал крупными каплями в лужи; в них вздувались и лопались пузыри.

(90)…Звали Чудика — Василий Егорыч Князев. (91)Было ему тридцать девять лет от роду. (92)Он работал киномехаником в селе. (93)Обожал сыщиков и собак. (94)В детстве мечтал быть шпионом.

(По В. Шукшину)

(1)Любовь — это чувство, когда ты крайне остро чувствуешь невероятную значимость кого-то или чего-то для твоей жизни.

(2)Первый раз я влюбился, когда мне было 14 лет. (3)В эту девочку с озорной чёлкой и косичкой тогда одновременно влюбилась половина мальчиков из моего класса. (4)Как это нам свойственно — повторять других. (5)Естественно, ничего хорошего из этого не вышло. (6)Разве что мой первый опыт того, что я воспринял тогда как «разбитое сердце». (7)Прошли годы, прежде чем я понял, что никакая это была не любовь, а так, увлечение.

(8)Но что же тогда любовь? (9)И есть ли она вообще?

(10)В детстве о любви говорили порой как об обязанности, что, помимо родителей, надо ещё любить учителей, партию, родину. (11)Но, какими бы благими ни были побуждения, слово «надо» всё убивает.

(12)Ведь нельзя полюбить по принуждению или по расписанию.

(13)Когда я вырос, стал преобладать более циничный настрой: да нет никакой любви, говорили вокруг, это вторичная эмоция, побочный продукт эволюции. (14)Согласно этому аргументу, любовь нужна нам для того, чтобы продолжать наш род. (15)Вот в нас и завелись «гены любви», благодаря которым мы влюбляемся. (16)Этот самый ген нам покоя не даёт, заставляет нас терять голову, не спать по ночам, петь серенады и писать стихи. (17)А всё ради того, чтобы мы женились, создавали семьи, рожали детей и тем самым продолжали этот круговорот…

(18)Такие псевдонаучные теории у меня всегда вызывали протест. (19)Мне довелось испытать настоящую любовь, когда «бабочки в животе», весь мир наполнен удивительным светом и кажется, что вот-вот взлетишь… (20)И это всё, извините, побочные эффекты химических реакций? (21)А я что тогда — случайный набор атомов, подчиняющихся неким законам физики?

(22)Вот видите, вопрос о том, что такое любовь, неизбежно приводит нас к главному вопросу: а кто я? (23)Вот бы поставить научный эксперимент, который бы решил это за нас раз и навсегда! (24)Но оказывается, что никакой, даже самый сложный, прибор на этот вопрос нам ответа не даст. (25)На него должен ответить каждый сам, по-честному. (26)И это не просто.

(27)Ключ к разгадке в том, чтобы полюбить себя. (28)Да, именно так: себя. (29)Не важно, крикливого или тихоню, дылду или коротышку. (30)Даже если с прыщиками или большими ушами… (31)Потому что невозможно любить других, пока не узнаешь, кто ты, пока не примешь себя полностью, как есть. (32)Ведь если не любишь себя, то каждый раз будешь оглядываться: а любит ли она (или он) меня столько же, сколько я? (33)Но что же это за любовь, если всё время её измеряешь или хочешь чего-то взамен? (34)Это не любовь — это попытка убежать от себя, от неуверенности в себе.

(35)Мы перестаём убегать от себя именно тогда, когда начинаем себя любить. (36)Но важно осознать, что речь тут идёт отнюдь не о самовлюблённости и эгоизме. (37)Любить себя — это не значит всё себе позволять и прощать, тянуть на себя одеяло. (38)Наоборот — это значит видеть себя как есть, без фильтров и масок. (39)Как будто зеркала повсюду и ты в них во всех, никуда не скрыться! (40)Это значит постоянно работать над собой, быть честным с собой и другими, преодолевать свои страхи и заморочки. (41)Это значит нести ответственность за всё, что происходит вокруг, а не сваливать на других.

(42)Когда ты начнешь по-настоящему любить себя, ты никогда не будешь ощущать себя жертвой обстоятельств, маленькой пылинкой на отшибе Вселенной. (43)Ты почувствуешь себя творцом этого мира.

(44)И тогда ты поймёшь, что ты и мир неотделимы, а поэтому любить себя — это значит любить весь мир. (45)Ты откроешь своё сердце настежь, и любовь так наполнит тебя, что у тебя не будет другого вы- бора, кроме как делиться ею со всеми и всегда. (46)Щедро, бескорыстно, ничего не прося взамен. (47)И тогда ты поймёшь, что нет ничего в этом мире, кроме любви.

(Э. Френкель)

Эдуард Владимирович Френкель — советский и американский математик, работающий в сферах теории представлений, алгебраической геометрии и математической физики. В настоящее время профессор Калифорнийского университета в Беркли.

(1)Казалось бы: красота — понятие широкое, и не всегда ясно, что именно оно означает.

(2)Когда великий Фёдор Михайлович говорил о том, что эта самая красота спасёт мир, он, наверное, меньше всего имел в виду красивых людей и красивые виды. (3)Речь шла о красоте поступка, о красоте мужества и женственности, о красоте веры, прозрачной и честной.

(4)Добро красиво, милосердие красиво, подвиг красив. (5)Красива молитва, честность красива, нежность красива.

(6)Мир преисполнен красотой как счастьем. (7)Другой вопрос, что красота, наверное, никого уже не спасёт.

(8)Со времён позапрошлого века мы научились использовать красоту так, как нам удобно. (9)Выворачивать подлость и пошлость наизнанку, делая красивыми любые слабости и непотребства.

(10)В своё время красота была бесконечно дальним центром мироздания — и к этому центру стремилось любое страстное и честное сердце. (11)Наивысшую точку красоты, её средоточие, можно было называть гармонией. (12)Мир искал гармонии.

(13)Сегодня красота стала служанкой человека с его бесконечным стремлением наделить благородством и смыслом любой свой неприглядный поступок.

(14)Гармоничное существование, гармоничный взгляд на вещи, гармоничное бытие сплошь и рядом подменяются чем-то иным.

(15)Для современного человека гармония — это комфорт. (16)Нынешний гармоничный взгляд на вещи — это устойчивая привычка видеть и знать то, что хочется видеть и знать, и отказ от знания о вещах трудных, сложных и неопрятных.

(17)Подлинность, которая, безусловно, является главным содержанием и кровеносной системой красоты, стала несколько непристойной, стыдной, странной.

(18)Подлинное милосердие почти не слышно, почти затеряно среди пышных и пошлых жестов людей очевидно и насквозь немилосердных. (19)Человеку, совершившему подлинный подвиг, проще умереть три раза подряд, чем обрести внимание признательных ему людей. (20)Подвига уже нет. (21)Он стал, по сути, неполиткорректен — оттого, что оскорбляет человека, не склонного к подвигам. (22)Естественно, нет и национальных героев. (23)Вернее сказать, в национальных героях ходят редкие проходимцы, которым ещё неизвестно где место.

(24)Подобно тому, как гармония с извлечённой сутью стала комфортом, так и подлинность заменил имидж. (25)Имидж — это подлинность с вырезанными сердцем и лёгкими. (26)Остался манекен — с приклеенной улыбкой, с пустыми стеклянными глазами… (27)Но если к нему приглядеться внимательно — сразу заметишь, что у него глаза не моргают.

(28)Мир всё больше становится триединым, и наше нынешнее триединство — это имидж, комфорт, гламур. (29)Они неразрывны и взаимосвязаны. (30)Имидж и комфорт создают гламур. (31)Гламур и комфорт делают имидж. (32)Где тут, в этих тупиках, под нарисованными эмульсией небесами, протиснуться красоте, как ей проявиться на свет Божий?

(33)Красота всё не приходит, всё никак не наступает. (34)Как ей протиснуться в наш новый, чудесный мир? (35)У нас тут и так вокруг много приятных и гладких на ощупь вещей.

(36)А отвлечённые понятия занимают слишком много места. (37)Отвлечённые понятия занимают слишком много сердца. (38)Отвлечённые понятия заставляют слишком часто дышать и при этом всё равно иногда задыхаться от непостижимости бытия. (39)Мы изгнали их. (40)Мы желаем жить конкретно. (41)По конкретным понятиям.

(42)Но, изгнав отвлечённые понятия, мы отлучили себя от красоты. (43)Красота неконкретна. (44)Её нельзя сформулировать, расфасовать, а потом использовать по мере необходимости. (45)Надо отвлечься от конкретных понятий. (46)Слишком много серьёзных людей вокруг. (47)Слишком мало красивых.

(По З. Прилепину)

Заха́р Приле́пин — российский политический и общественный деятель, писатель, филолог, публицист.

ЧАЙНИК

(1)Жил-был гордый чайник. (2)Он гордился и фарфором своим, и длинным носиком, и изящной ручкою — всем-всем, и об этом говорил. (3)А вот что крышка у него разбита и склеена — об этом он не говорил, это ведь недостаток, а кто же любит говорить о своих недостатках, на то есть другие. (4)Весь чайный сервиз — чашки, сливочник, сахарница охотнее говорили о хилости чайника, чем о его добротной ручке и великолепном носике. (5)Чайнику это было известно.

(6)«Знаю я их! — рассуждал он про себя. (7)— Знаю и свой недостаток и признаю его, и в этом — моё смирение и скромность. (8)Недостатки есть у всех нас, зато у каждого есть и свои преимущества. (9)У чашек есть ручка, у сахарницы — крышка, а у меня и то и другое, да и ещё кое-что, чего у них никогда не будет, — носик. (10)Благодаря ему я — король всего чайного стола. (11)Сахарнице и сливочнице тоже выпало на долю услаждать вкус, но только я истинный дар, я главный, я услада всего жаждущего человечества: во мне кипящая безвкусная вода перерабатывается в китайский ароматный напиток».

(12)Так рассуждал чайник в пору беспечальной юности. (13)Но вот однажды стоит он на столе, чай разливает чья-то тонкая изящная рука. (14)Неловка оказалась рука: чайник выскользнул из неё, упал — и носика как не бывало, ручки тоже, о крышке же и говорить нечего, о ней сказано уже достаточно. (15)Чайник лежал без чувств на полу, из него бежал кипяток. (16)Ему был нанесён тяжёлый удар, и тяжелее всего было то, что смеялись-то не над неловкою рукой, а над ним самим.

(17)«Этого мне никогда не забыть! — говорил чайник, рассказывая впоследствии свою биографию самому себе. (18)— Меня прозвали калекою, сунули куда-то в угол, а на другой день подарили женщине, просившей немного сала. (19)И вот попал я в бедную обстановку и пропадал без пользы, без всякой цели — внутренней и внешней. (20)Так стоял я и стоял, как вдруг для меня началась новая, лучшая жизнь… (21)Да, бываешь одним, а становишься другим. (22)Меня набили землёю — для чайника это всё равно что быть закопанным, — а в землю посадили цветочную луковицу. (23)Кто посадил, кто подарил её мне, не знаю, но дали мне её взамен китайских листочков и кипятка, взамен отбитой ручки и носика. (24)Луковица лежала в земле, лежала во мне, стала моим сердцем, моим живым сердцем, какого прежде во мне никогда не было. (25)И во мне зародилась жизнь, закипели силы, забился пульс. (26)Луковица пустила ростки, она готова была лопнуть от избытка мыслей и чувств. (27)И они вылились в цветке.

(28)Я любовался им, я держал его в своих объятиях, я забывал себя ради его красоты. (29)Какое блаженство забывать себя ради других! (30)А цветок даже не сказал мне спасибо, он и не думал обо мне, — им все восхищались, и если я был рад этому, то как же должен был радоваться он сам! (31)Но вот однажды я услышал: «Такой цветок достоин лучшего горшка!» (32)Меня разбили, было ужасно больно… (33)Цветок пересадили в лучший горшок, а меня выбросили на двор, и теперь я валяюсь там. (34)Но воспоминаний моих у меня никто не отнимет!»

(Г. Х. Андерсен, перевод А. Ганзен и П. Ганзен)

(1)Когда-то в России был такой возраст: отрочество. (2)Недаром Лев Толстой так и назвал три части своей трилогии: «Детство», «Отрочество», «Юность». (3)В самом главном нашем Академическом словаре написано, что отрочество — «возраст между детством и юностью».

(4)По-моему, довольно непонятное пояснение. (5)Когда кончается детство? (6)У всех по-разному. (7)У одних — в шесть лет: они уже и младших нянчат, на огороде и во дворе родителям по-взрослому помогают. (8)А приходилось встречать и таких, у кого оно и в 40 лет ещё не кончилось.

(9)Но этот возраст — отрочество — всё равно существует. (10)И он, может быть, самый важный в жизни человека.

(11)В это время складываются привычки. (12)Хорошие или плохие, но на всю жизнь. (13)Совершаются благородные поступки — потому что тяга к добру ещё не задавлена, не скорректирована корыстными или ещё какими-нибудь расчётами. (14)Принимаются важные решения. (15)И некоторые люди следуют тому, что решили в отрочестве, всю свою жизнь.

(16)В это важное, но короткое время или прочитываются некоторые книги — или не прочитываются уже никогда. (17)Потому что есть три закона чтения, и два с половиной из них выведены мною лично.

(18)Первый: нет книг, которые читать — рано.

(19)Второй: есть книги, которые читать — поздно.

(20)И третий: именно в отрочестве надо составить список книг, которые в жизни надо обязательно успеть прочесть. (21)Составить — и после этого отказаться от чтения всякой чепухи, которой сейчас везде — навалом.

(22)Поясню первый закон. (23)Никто не скажет вам заранее, что именно вам читать рано. (24)Потому что — у всех по-разному! (25)Одному — рано, а другому — в самый раз. (26)А его ровеснику до самой старости будет рано: читает — и не может понять, что к чему.

(27)Если вам рано читать эту книжку — вы сами же первый это и заметите. (28)И отло жите её до лучших дней. (29)Так что если книга оказалась вам не по возрасту, не по уму — ничего страшного, вернитесь к ней позже. (30)Но установить это можно, мне кажется, только опытным путём — начав читать. (31)Знаю точно, что одни в 15 лет проглатывали «Преступление и наказание» Достоевского, для других чтение гениального романа было истинным наказанием.

(32)Со вторым законом дело обстоит серьёзнее.

(33)Да, есть такие книжки, которые надо прочесть именно лет в 12, в 14. (34)Во-первых, только в этом возрасте вы получите от неё стопроцентное удовольствие. (35)А во-вторых — создадите себе задел (то есть нужный запас) на будущее. (36)Это же здорово — перечитать когда-нибудь на отдыхе «Приключения Тома Сойера»! (37)Я знаю людей, которые перечитывали эту книжку своего детства — со знакомыми иллюстрациями! — несколько раз: в 25 лет, потом около сорока лет и так далее. (38)Но я не встречала таких, кто уселся читать её первый раз в 40 лет. (39)Во-первых — некогда. (40)Во-вторых — и в голову не придёт. (41)А в-третьих, если и возьмётесь — вряд ли будете читать взахлёб. (42)Так, полистаете с лёгкой улыбкой. (43)«Жаль, — скажете, — что в детстве не попалась…»

(44)В общем, поленился в своё время — проиграл на всю жизнь.

(45)Что касается третьего закона — многие подумают: а что плохого в чтении пустых, попавшихся случайно под руку или просто модных в этот момент книг? (46)Некоторые так и считают — а что? (47)Ничего особенного. (48)Мура , но читать можно.

(49)А дело-то главным образом в том, что плохая книжка навсегда лишает вас возможности прочесть хорошую. (50)Время-то не безразмерное.

(51)Когда я училась в шестом классе и продолжала читать, как говорится, запоем, вдруг вычитала где-то, что человек за жизнь может прочесть, кажется, не более 7 тысяч книг. (52)Неважно, точная это цифра или нет. (53)Важно то, что я пришла в ужас от мысли, что читаемые мною второсортные книги, поглощая отмеренные человеку для чтения часы (их и так не очень много остаётся — от других дел), явно меня чего-то лишают. (54)В первую очередь — возможности прочесть какие-то другие книги — те самые, которые в жизни прочесть необходимо! (55)Я ещё не знала толком — какие. (56)Но уже точно знала, что они есть. (57)У полки (иногда её называют золотая полка), на которой стоят вот эти самые книги, которые надо успеть прочитать до 14–15 лет (ну, в крайнем случае до 17), есть одно свойство: не все видят те книжки, которые на ней стоят. (58)Кто-то и во всю жизнь многих из них так и не увидит и, конечно, не прочтёт.

(59)Не прочитать их так же обидно, как никогда не увидеть, например, другие страны. (60)Если же кто-то скажет: «Подумаешь, какие дела — ну не прочитаю какую-то книжку!..» — так это всё равно, что сказать: «Подумаешь — не увижу какой-то ваш Париж!»

(61)Не будете же вы кидаться объяснять такому человеку, зачем нужно увидеть в жизни Париж или, скажем, Рим. (62)Просто пожмёте плечами, да и всё. (63)Кто-то, может, ещё у виска пальцем покрутит — соображай, мол, что несёшь.

(64)И когда приятель тебе скажет: «Ты что — читать книжку собрался? Зачем тебе это надо?!», то имей в виду: вряд ли всё-таки миллионы людей были глупые, а он — умный. (65)Скорей уж наоборот, вот что я думаю.

(По М. Чудаковой)

*Мариэ́тта Ома́ровна Чудако́ва — советский и российский литературовед, историк литературы, текстолог, доктор филологических наук.

(1)Сколько бы ни упрекали меня в антропоморфизме (очеловечивании животных), всё же расскажу об одном случае. (2)Не так давно моя семья переехала в новый дом на окраине Москвы. (3)Вокруг стояли неказистые хибары с садиками. (4)Дни их были сочтены — район быстро застраивался. (5)И вот владельцам одной из хибарок предложили благоустроенную квартиру. (6)Владельцы затеяли гнусный спор: брать ли с собой овчарку, долго и верно сторожившую их сад и имущество? (7)Спор длился не один день. (8)И закончился плохо — собака умерла. (9)Могут сказать, что она умерла от старости или от голода. (10)Но почему овчарка отказалась от еды? (11)Почему она тоскливо глядела на хозяев, а те стыдливо отворачивались от укоряющих собачьих глаз? (12)По-моему, пёс понял, что происходит, и не смог пережить предательства.

(13)И как тут не вспомнить волшебные слова Акселя Мунте: «Собака — святая. (14)Она… с радостью признаёт превосходство своего хозяина, он для неё — незыблемый авторитет, но, вопреки мнению многих любителей собак, в её преданности нет ничего рабского. (15)Её подчинение добровольно, и она ждёт, что её скромные права будут уважаться. (16)Она видит в своём хозяине царя, почти бога, и понимает, что бог может быть строгим, но знает, что он должен быть справедливым…»

(17)Среди собак есть подлые твари, но предательство собаки — дело неслыханное. (18)Наоборот, ради обожествлённого хозяина они готовы на всё. (19)Борис Рябинин в книге «О любви к живому» рассказывает про величественнейший, благороднейший поступок собаки, хозяев которой фашисты бросили в концлагерь. (20)Сеттер Сильва каким-то немыслимым образом разыскала лагерь, куда заточили её хозяев. (21)Она прорыла ход под колючей проволокой, и по ночам (днём застрелит охрана!) приносила вконец изголодавшимся людям то косточку с остатками мяса, то сырую морковку. (22)Сама Сильва была худющей как скелет.

(23)А вот поступки другого кормильца — спаниеля, жившего в Париже в начале века. (24)Спаниель добывал клиентов мальчику — чистильщику обуви. (25)Пёс пачкал в луже мохнатые лапы и как бы нечаянно наступал на башмаки прохожих. (26)Если же клиентов было вдоволь, спаниель мирно лежал возле своего маленького хозяина.

(27)Ещё в древние времена воспевали собачью преданность. (28)Например, Плутарх славил Меламфита — пса, который уплыл в море вслед за своим господином, не взявшим его на корабль. (29)А единственному оставшемуся в живых боевому псу, спасшему Коринф от внезапной атаки врагов, из казны выдали дорогую награду — массивный серебряный ошейник с надписью: «Защитник и спаситель Коринфа».

(30)Какой же тогда ошейник (золотой, бриллиантовый?) нужно было надеть на Дика? (31)Эта овчарка в трудные годы Великой Отечественной войны по запаху взрывчатки нашла 12 тысяч немецких мин и огромную бомбу с часовым механизмом, спрятанную фашистами в фундаменте Павловского дворца под Ленинградом. (32)Не менее знаменит ратный труд небольшой серенькой Дины. (33)Она вместе с ефрейтором В. Ненашевым обезвреживала мины, доставляла донесения, уходила в немецкий тыл и подорвала фашистский эшелон… (34)После войны Дину прикомандировали к музею боевой славы. (35)Здесь она дожила до глубокой старости.

(С. Старикович)

(1)Нас было трое: хозяйка двора Валентина, супруг её Тимофей — мой товарищ, да я — гость нередкий. (2)Только что отобедали. (3)Сидели, разморённые едой, жарой. (4)И вдруг:

— Разрешите предложить вам товары со скидкой! (5)Только сегодня наша фирма в честь юбилея…

(6)Я не верил глазам.

(7)В Москве — понятно. (8)От них прохода нет, от этих молодцов. (9)«Здравствуйте! — с белозубой улыбкой. (10)– Сегодня наша фирма в честь десятилетнего юбилея проводит распродажу со скидкой…» (11)И норовят всучить какую-нибудь ерунду.

(12)Но это — Москва. (13)А здесь… (14)Далёкое глухое селенье. (15)Сюда и дороги нет, одни лишь колдобины. (16)А он — вот: из жаркого марева ли соткался, а может, с парашютом… (17)Белая рубашка и галстук, аккуратный пробор на голове, чёрные брюки. (18)Тут в шортах да шлёпанцах на босу ногу жарко. (19)А он…

(20)– Только сегодня наша фирма в честь юбилея предлагает… (21)Глядели на чудо-гостя, глазам не веря.

(22)Гость улыбкой сиял, словами сыпал, убеждая. (23)Но в какой-то момент по нашему равнодушию он, видимо, начал понимать тщету надежд своих, стал гаснуть.

(24)И в самом деле, не нужны были в этом дворе ни ножи, ни тёрки, ни прочее. (25)У хозяев — своя машина, в город часто наведываются. (26)Да и чем завлечёшь людей пожилых и поживших? (27)Всё это, кажется, поняв, торговец сник и смолк.

(28)– Моё дитё… — пожалела его сердобольная Валентина.

(29)– Ты откуда взялось? (30)По такой жаре. (31)Садись в тенёк. (32)Молочка тебе кисленького или холодного кваску? (33)А может, чего похлебаешь?

(34)Молодой человек послушно уселся, квасу попросил, но выпил немного, на вопрос ответив:

— Нас привезли. (35)В ту деревню, а меня в эту… —(36)И завёл было прежнюю пластинку: — Наша фирма в честь юбилея…

(37)Но хозяйка его остановила:

(38)– Фирма твоя… (39)Мучают детей по такой жаре. (40)Кто у тебя чего возьмёт? (41)Тут одни старики. (42)Ни у кого и денег-то нет.

(43)Молодой человек квасу выпил, и сразу его пот прошиб. (44)Побегай по такой жаре да в такой амуниции. (45)Лицо его, волосы были припудрены пылью. (46)Белая меловая пыль покрывала рубашку, серея на вороте; брюки припорошены, чёрные башмаки и вовсе. (47)Но рассиживаться он не стал. (48)Поднявшись, собирал и складывал в сумку свои товары.

(49)– Погоди! — остановила его хозяйка, поднимая глаза на мужа.

(50)– Давай хоть какую-нибудь турунду купим.

(51)– Зачем тебе?

(52)– Дитё в такую даль мучалось, по жаре… (53)Начальство ругать будет, что не продал. (54)А чего тут продашь, кому?

(55)Он уже был готов к дальнейшему бегу, к движенью по дремавшему в летнем зное хутору, где его вовсе не ждали. (56)Разве что дворовые собаки.

(57)– Погоди… — снова остановила хозяйка с приговором.

(58)– Мучают детей. (59)Погоди… (60)Чего ноги зря бить. (61)Давай подумакаем. (62)К куме Шуре либо зайти? — посоветовалась она с мужем. (63)– Они двух овечек продали. (64)К Володе? (65)Как тебе ловчей подсказать…

(66)– Пойди да отведи, — подначил её насмешливый супруг.

(67)– Взаправди! — не поняв шутки, на ноги поднялась хозяйка. (68)Хозяин открыл было рот, чтобы жену урезонить, но лишь рукой махнул. (69)Разве убедишь?..

(70)И вот они подались. (71)Жаркий полдень. (72)Слепит глаза белая меловая дорога. (73)Обомлевший от зноя хутор. (74)Немолодая женщина в белом платке. (75)Отёкшие ноги, ход неторопкий. (76)С ней рядом — юноша с картинки или с неба упавший: белая рубашечка, галстук, чёрные брюки, аккуратный пробор на голове. (77)«Наша фирма в честь юбилея…»

(78)Они уходят. (79)Мы остаёмся в тени, у стола. (80)Даже здесь жарко. (81)Знойный полдень. (82)Безветрие. (83)На небе — ни облачка.

(По Б. Екимову)

(1)Если обращаться к жизни художника, то, я думаю, есть смысл заглянуть в неё лишь с точки зрения того, как она переплавлялась затем в его творчестве: в роли — если это актёр, в музыке — если композитор или исполнитель, в гипсе или граните — если скульптор… (2)Много значит при этом, как начиналось всё в его биографии, где те истоки, которые питали позднее его в работе, какие кульминационные моменты, потрясения выпали ему в жизни, что сделали глубокие засечки в сердце, в памяти.

(3)Все мы «родом из детства», а моё поколение родом из войны… (4)Это глубокий след на все оставшиеся годы. (5)Это всегда учащённое биение пульса при одном только воспоминании о ней. (6)Это память сердца, память первого восприятия добра и зла, отваги и трусости, которые откладываются в сознании, а точнее, в душе.

(7)Война… (8)Она мало кого обошла стороной, мало кого не обожгла своими кровавыми всполохами огня.

(9)Поэтому, надо думать, и в искусстве, и в литературе занимает особое место. (10)А в мою творческую жизнь тема войны вошла как-то само собой, закономерно и органично. (11)Предрасположенность к военной теме была заложена уже самой биографией моей и моего поколения.

(12)Внешне у меня сложилась вроде бы типичная для советского, а теперь российского актёра судьба и в то же время полная своих сложностей, но опять же в русле катаклизмов всей страны. (13)И так случилось, что самое сильное потрясение пришлось на совсем ещё ранние детские годы.

(14)Тяжёлыми, лязгающими гусеницами война, можно сказать, переехала через детство моего поколения. (15)От воспоминаний о ней никуда не уйти, никуда не деться. (16)Они часто, даже, может быть, слишком часто нагоняют в сегодняшней стремительной, быстротекущей жизни, подавая во всей ясности и отчётливости эпизоды далёкого военного детства.

(17)Они всплывают часто неожиданно во время работы, особенно если это спектакль или фильм о войне, помогая найти верную тональность, краску, штрих, эмоциональный настрой в исполнении.

(18)Войну я встретил семилетним мальчишкой. (19)Она буквально тяжёлым катком прошла по трём годам моей жизни. (20)Случилось это на Украине, куда я был отправлен на лето к родителям отца вместе с двумя сёстрами за несколько дней до начала войны. (21)На станцию Абамеликово, что в трёх-четырёх километрах от деревни Стрымба Одесской области, мы приехали рано утром 23 июня…

(22)Встречал нас дедушка. (23)И едва мы сошли с поезда, он первый нам сказал о том, что началась война.

(24)Я, естественно, не очень-то представлял себе, что это такое, но по общей тревоге, волнению понял, что произошло что-то ужасное, непоправимое. (25)А дедушка часто не без опаски поглядывал в небо на запад, — первые самолёты уже пролетали над станцией. (26)Вдалеке слышались уже глухие разрывы бомб.

(27)Немцы, опасаясь партизан, минировали поля, на которых подрывались люди, скот. (28)Гибли и дети. (29)Немцы изготовляли такие разноцветные, яркие, красивые мины, чем привлекали наше внимание. (30)Любопытство порою брало верх, на что фашисты и делали расчёт: эти смертоносные игрушки попадали в руки детей и… взрывались.

(31)На моих глазах от снаряда погибли двое мальчишек, пасших скот. (32)И сам я чудом спасся… (33)Меня, как младшего, они послали завернуть отбившуюся от стада корову, а сами занялись с найденным тут же немецким снарядом. (34)Развязка наступила скоро. (35)Я уже возвращался к ним, гоня впереди себя корову, когда услышал страшный взрыв. (36)Волной меня бросило на землю, а когда поднялся, то увидел только издыхающую от ран корову, принявшую на себя осколки снаряда. (37)Помню, какой страх охватил меня тогда. (38)Дед после этого случая строго-настрого наказал — никакие игрушки в руки не брать, и тем более снаряды, патроны, оружие.

(39)Мать с отцом должны были приехать к нам через неделю, но судьбе было угодно распорядиться по-иному. (40)Война разлучила нас почти на три года страшных лет оккупации, когда ни родители, ни мы не знали ничего друг о друге, не знали и того, остался кто в живых или нет. (41)Нам было нелегко без родителей, но сейчас, сам имея двух сыновей, понимаю, какое это было испытание для них, разлучённых с детьми, оказавшимися в оккупации.

(По В. Лановому)

(1)В районный центр Марьянов приехал вечером. (2)До родного села оставалось восемнадцать вёрст просёлочной дороги, и он пошёл пешком, легко неся на плече рюкзак и в руке чемодан. (3)Далеко впереди, влево от дороги, горел костёр. (4)В насыщенной звёздами ночи жила чуткая тишина, и тёплой пряностью недавно прошедшего лета ещё дышали облегчённые поля.

(5)Огонёк мерцал всё ближе и призывней. (6)Через каждые сто шагов Марьянов опускал чемодан на дорогу и взмахивал затёкшей рукой, не спуская глаз с красной манящей точки. (7)«Пойду, предложу колбасы за картошку», — подумал он и свернул с дороги.

(8)У костра сидели двое — старик в дублёном полушубке внакидку и молодой в промасленной телогрейке и модной кепке с миниатюрным козырьком. (9)«Сторож и тракторист», — определил Марьянов и вежливо поздоровался, остановившись у костра. (10)Ему ответил старик — медлительно, с достоинством хозяина.

(11)– Можно мне отдохнуть у вас? — попросил Марьянов.

(12)– Пожалуйста, — прежним тоном отозвался старик.

(13)Люди были незнакомы Марьянову. (14)Они не проявили внешнего любопытства к нему и, выждав пока он уселся чуть в стороне от костра, продолжали свою беседу. (15)Говорил молодой — негромко, раздумчиво, с большими паузами:

(16)– Прилетали они по зорям. (17)Сядут на середину озера, обнимутся шеями и плавают, а белы — как снег. (18)Ну, полюбуются, помилуются, а как солнце взойдёт повыше — снимутся и улетят. (19)Бабушка, бывало, говорит: «Храни тебя Бог, Данилыч, от причинения обиды птицам. (20)Не тронь их». (21)А дедушка… не стерпел. (22)Подкараулил он их в одно прекрасное утро и полыхнул с берега. (23)И убил самого. (24)А лебёдка осталась. (25)Поплыл он на лодке, хочет взять убитого, а она прикрыла его крыльями, сипит на убийцу и норовит клюнуть. (26)Насилу отнял, а её пожалел, улетела…

(27)Дома дед распростал лебедя на полу, крылья — от стенки и до стенки, а глаза — как жёлтые монисты, и смотрят!.. (28)Бабушка увела меня тогда в лес и сама тоже плакала, жалела старушка загубленную красоту… (29)Ну, прошёл день, другой — всякое дело забывается. (30)Но вот на четвёртую зо рю на озеро прилетела лебёдка — растрёпанная, исхудавшая… (31)И начала она метаться: то на воду сядет, то нырнёт, то взовьётся. (32)И стонет… (33)Понимаешь, Матвеич, в жизни не слыхал я такого крика — одна живая боль! (34)И так каждое утро. (35)Сторожка наша у самого берега стояла — слышно всё, и бабушка захворала, не вынесла лебединой тоски. (36)А дед… (37)Он тоже переживал, как от зубной боли… (38)Одним словом, не стало жизни нам. (39)Мы с бабушкой начали уговаривать деда перевестись в другое лесничество — это можно было, деда ценили, но он, старый хрыч, нашёл другой выход из положения… (40)Как-то с ночи ещё собрался в обход будто, а сам залез в кусты на берегу озера и дождался лебёдку… (41)Выпалил он по ней, да не попал, — руки, верно, тряслись… (42)И вот что получилось, Матвеич. (43)Взвилась лебёдка над озером и стала чуть заметной, а потом сложила крылья и камнем прямо на деда, на ружьё… (44)Костёр дотлевал. (45)Насупясь, старик глядел на золотую золу, скрестив на коленях руки. (46)Подложив под голову рюкзак, Марьянов лежал, ожидая конца лебединой повести. (47)Но рассказчик молчал, и тогда старик спросил сурово:

(48)– Убил?

(49)– Дед хорошо делал чучела, — не сразу отозвался рассказчик. (50)– Всё равно ведь лебеди не живут друг без друга, а тут… (51)Ты приезжай когда-нибудь к нам, Матвеич, и увидишь — как живые стоят они рядом и шеями обнялись. (52)Как живые! (53)И потом… дед рассказывал, будто кричала лебёдка, когда пикировала на ружьё, радостно, как при живом лебеде…

(По К. Воробьёву)

ЕСТЬ, ЕСТЬ ТАКОЕ ЛЕКАРСТВО!

(1)Избушечка у бабы Мани — бывшая банька, единственная в деревне постройка, которая уцелела от войны, при ней огородик величиной с волейбольную площадку, а деревьев всего одна берёза, да и та инвалид Отечественной войны — будто культяпки, подняла к небу сухую развилку, обрубленную снарядом. (2)Но любит, обожает птичий народ бабы Манину усадебку. (3)Горластые воробьи-забияки разживаются на ней с утра до ночи, белобокие сороки запросто, как на качелях, качаются на берёзе, вороны, голуби справляют свои свадьбы. (4)А у кого весной первую песню поёт красавец скворец? (5)У бабы Мани. (6)На берёзе-инвалиде, к которой она ещё в тот день, когда вместе с земляками вышла из партизанских лесов, приладила немудрёную, наспех сколоченную скворечню. (7)Соседям это было в диво. (8)У них-то скворчиные дома — терема резные на шестах. (9)И со всеми удобствами: тут тебе и леток с хитроумными дверками, тут тебе и полочка, и ветка берёзовая — садись куда хочешь да пой свои песни. (10)А вот не рвутся скворцы в эти терема. (11)Весной целыми днями за бабы Манину развалюху воюют, и только после окончательного дележа какой-нибудь неудачник поселялся в теремах.

(12)– Баба Маня, — допытывались соседи, — скажи нам своё птичье слово, которым скворчишек к себе приманиваешь.

(13)– Да какое у меня птичье слово? (14)Никакого птичьего слова я не знаю. (15)Разве иной раз от скуки выйдешь да поговоришь с ними. (16)Вот и всё моё птичье слово.

(17)В ту весну баба Маня решила немножко подновить свою скворечню, а то, чего доброго, рассердятся скворушки — к соседям улетят. (18)Всякая божья тварь любит заботу о себе. (19)В тёплый солнечный день она вышла из дома, протоптала в снегу тропку к берёзе-инвалиду, затем принесла лесенку, приставила её к стволу дерева. (20)Старенькая, дряхлая была баба Маня. (21)На первые три поперечины кое-как поднялась, а дальше — голова закружилась — свалилась в снег. (22)Какое-то время она лежала в снегу без сознания, а потом слетелись на берёзу воробьи и давай кричать всем скопом:

– Вставай, вставай, баба Маня! (23)А то простудишься.

(24)Баба Маня встала. (25)Встала, с трудом добралась до дома и слегла: у неё началось двустороннее воспаление лёгких. (26)Больше месяца не поднималась с постели баба Маня, и врачи не сомневались: умрёт старуха. (27)Нет на свете такого лекарства, чтобы старого человека воскресить из мёртвых.

(28)Есть, есть такое лекарство! (29)Его бабе Мане принесли скворцы. (30)Однажды ранним утром пришла в себя баба Маня — и что такое? (31)Кто стуком стучит во все окошечки её убогой лачужки? (32)Она подняла от подушки старую голову — и, боже ты мой: скворушки! (33)Её любимыши. (34)Стучат, колотятся жёлтыми клювиками в рамы, бьют воронёными крылышками в стекло:

– Вставай, вставай, баба Маня! (35)Мы тебе здоровье принесли. (36)Баба Маня от бессилия уронила голову на подушку, заплакала:

– Нет, нет, не могу, ребята. (37)Мне уж не подняться, не встретить вас больше. (38)– Да как не встретить! (39)Кто сказал, что у тебя сил нет?

(40)Баба Маня сделала над собой немыслимое усилие и поднялась. (41)Не могла она умереть, не посмотрев последний раз на свою любимую птицу. (42)Хватаясь руками за стены, за косяки дверей, она выползла на улицу, на тёплое солнышко, оперлась на лёгкий, побелевший от старости, как она сама, батожок и долго так стояла с закрытыми глазами, с наслаждением вслушиваясь в весеннюю песню скворцов. (43)С этого дня баба Маня пошла на поправку.

(По Ф. Абрамову)

(1)Через пятьсот шагов они увидели стоявшую в гуще молодого ельника 45-миллиметровую противотанковую пушку. (2)Возле пушки на толстом слое рыжей старой хвои сидели вперемежку бойцы Хорышева и те пятеро артиллеристов, о которых он доложил Серпилину.

(3)При появлении комбрига все встали, артиллеристы чуть позже других, но всё-таки раньше, чем Хорышев успел подать команду.

(4)– Здравствуйте, товарищи артиллеристы! — сказал Серпилин. (5)— Кто у вас за старшего?

(6)Вперёд шагнул старшина в фуражке со сломанным пополам козырьком и чёрным артиллерийским околышем. (7)На месте одного глаза у него была запухшая рана, а верхнее веко другого глаза подрагивало от напряжения. (8)Но стоял он на земле крепко, словно ноги в драных сапогах были приколочены к ней гвоздями; и руку с оборванным и прожжённым рукавом поднёс к обломанному козырьку, как на пружине; и голосом, густым и сильным, доложил, что он, старшина девятого отдельного противотанкового дивизиона Шестаков, является в настоящее время старшим по команде, выведя с боями оставшуюся материальную часть из-под города Бреста.

(9)– Откуда, откуда? — переспросил Серпилин, которому показалось, что он ослышался.

(10)– Из-под города Бреста, где в полном составе дивизиона был принят первый бой с фашистами, — не сказал, а отрубил старшина.

(11)Наступило молчание.

(12)Серпилин смотрел на артиллеристов, соображая, может ли быть правдой то, что он только что услышал. (13)И чем дольше он на них смотрел, тем всё яснее становилось ему, что именно эта невероятная история и есть самая настоящая правда, а то, что пишут немцы в своих листовках про свою победу, есть только правдоподобная ложь и больше ничего.

(14)Пять почерневших, тронутых голодом лиц, пять пар усталых, натруженных рук, пять измочаленных, грязных, исхлёстанных ветками гимнастёрок, пять немецких, взятых в бою автоматов и пушка, последняя пушка дивизиона, не по небу, а по земле, не чудом, а солдатскими руками перетащенная сюда с границы, за четыреста с лишним вёрст…

(15)– На себе, что ли? — спросил Серпилин, проглотив комок в горле и кивнув на пушку.

(16)Старшина ответил, а остальные, не выдержав, хором поддержали его, что бывало по-разному: шли и на конной тяге, и на руках тащили, и опять разживались лошадьми, и снова на руках…

(17)– А как через водные преграды, здесь, через Днепр, как? — снова спросил Серпилин.

(18)– Плотом, позапрошлой ночью…

(19)– А мы вот ни одного не переправили, — вдруг сказал Серпилин, но хотя он обвёл при этом взглядом всех своих, они почувствовали, что он упрекает сейчас только одного человека — самого себя.

(20)– А что лес прочешут, не побоялись?

(21)– Надоело бояться, товарищ комбриг, пусть нас боятся!

(22)– Так и не прочёсывали?

(23)– Нет, только минами кругом всё закидали. (24)Командира дивизиона насмерть ранили.

(25)– А где он? — быстро спросил Серпилин и, не успев договорить, уже сам понял, где…

(26)В стороне, там, куда повёл глазами старшина, под громадной, старой, до самой верхушки голой сосной желтела только что засыпанная могила; даже немецкий широкий тесак, которым резали дёрн, чтобы обложить могилу, ещё не вынутый, торчал из земли, как непрошеный крест.

(27)На сосне ещё сочилась смолой грубая, крест-накрест зарубка. (28)И ещё две такие же злые зарубки были на соснах справа и слева от могилы, как вызов судьбе, как молчаливое обещание вернуться.

(29)Серпилин подошёл к могиле и, сдёрнув с головы фуражку, долго молча смотрел на землю, словно стараясь увидеть сквозь неё то, чего уже никому и никогда не дано было увидеть, — лицо человека, который с боями довёл от Бреста до этого заднепровского леса всё, что осталось от его дивизиона: пять бойцов и пушку с последним снарядом.

(30)Серпилин никогда не видел этого человека, но ему казалось, что он хорошо знает, какой это человек. (31)Такой, за которым солдаты идут в огонь и в воду, такой, чьё мёртвое тело, жертвуя жизнью, выносят из боя, такой, чьи приказания выполняют и после смерти. (32)Такой, каким надо быть, чтобы вывести эту пушку и этих людей. (33)Но и эти люди, которых он вывел, стоили своего командира. (34)Он был таким, потому что шёл с ними…

(По К. Симонову)